Сергей Волконский: Разговоры

— Так что служанка хорошая?

— Славная Дуняша. Ну, конечно, не без недостатков… Не в ту лавку пойдет…

— Рассеянна?

— Без обеда оставит…

— Забывчива?

— Тоже не без увлечений — сегодня с одним, завтра с другим…

— Непостоянная?

— Посуду бьет… Ну да кто же недостатков не имеет? Только у нее недостатки такие противоположные, прямо не поймешь. То непостоянство, а то пристанет, пристанет — ну не отделаешься: хочется забыться иной раз, а она все на глазах — вертится, вертится… И все поправляет, на место ставит. Иной раз чего-нибудь неприятного не заметил или просто простить хочешь, поверить хочется — не допустит, пальцем укажет, да ведь с какой свирепостью!.. Не подпускает.

— Неужели злая?

— Кто ее разберет. А иной раз наоборот, и скажешь ей — «брось, не стоит, выкинь», ну какая-нибудь там гадость, шпилька, ленточка, сухой цветок — так ни за что: и днями, и ночами все об одном. Ну как будто ничего другого и на свете нет.

— Это про нее, про Дуняшу: то все растеряет, а то жадная.

— Жадная?

— Ненасытная.

— Слышите? Володино внимание опять расталкивают.

— На кого же?

— «Шаляпин или Баттистини». Должен объявиться или правым, или левым.

— А ему так хорошо на золотой середине!

— Мало ли что. Бывают минуты в жизни, когда все ребром становится. Шаляпин или Баттистини?..

— Вяльцева или Плевицкая?..

— «Кальян» или «Дюшес»?

— «Раннее утро» или «Утро России»?

— Незавидное Володино положение: его честь на карту ставится, от «да» и «нет» зависит его доброе имя, а он только промычать может.

— А смотрите, этот юнец, который с ними; он еще держится; одна рюмка, и он также покатится по наклону беспамятства, но пока еще держится; и как уважает речистого товарища. Уважает за его пьяность, за авторитетную логику его пьяности, за высокие предметы его пьяного разговора, а главное — за убежденность; смотрите, как он рад, что не ему вопрос ребром поставлен; он себя спрашивает, что бы он ответил.

— Да, он понимает, что можно на Шаляпина положить полтинник, но он не понимает еще, что можно за Шаляпина душу положить.

— А тот продолжает полагать?

— Слов не слыхать, но душу кладет.

— Счастливые…

— А вы разве не бывали?

— Причин к счастью было, конечно, больше, чем у этих бедных, но…

— Самого счастья меньше?

— Ведь счастье измеряется не тем, большое или маленькое, а тем, полное или неполное. Ну а при анализе разве может быть полное счастье?

— Да, анализ… не отдам.

— И я не отдам.

— Ну как же отдать — половину жизни.

— Лучше всю отдать.

— Уж это никогда!

— Верно! Ничего не отдавать! Все в памяти хранить, в настоящее переселять, и насыщать, и пресыщать данную минуту, чтобы прошлое не увядало, чтобы настоящее распухло от прошедшего, а прошлое вбирало бы в себя каждую новую секунду, ею вырастало, ею расцветало; чтоб не было последнего аккорда, а чтобы первый всегда звучал сквозь вереницу!

— И чтоб немолчность вереницы превращала прошлое в настоящее!

— Чтоб настоящее, поглощаемое прошлым, самим собой питаясь, насыщало будущее, предназначенное на съедение!

— А что, кроме Музыки, осуществит это взаимное питание на смерть и взаимное съедение на жизнь?

— Из дел человеческих — только Музыка. Единственное текучее искусство, единственное одного измерения, единственное, которое как точка: все сходится, все расходится.

— Расширение точки до беспредельности…

— И слияние беспредельности в точку.

— Окружность без центра…

— И центр без окружности.

— Текучесть из себя.

— И текучесть в себя…

— А правда, ведь текучесть — сама сущность музыки. Все другое надо положить на ленту памяти, а музыка сама течет.

— И подумайте, она без пространства! Какое счастье отрешиться от одной категории! С тремя измерениями жить в одном — какое богатство бесполезности!..

— Видеть нельзя, смотреть не нужно…

— Упраздненное «где».

— Осуществленное «нигде».

— Опровергнутое «везде».

— И торжествующее «когда». А «где» существует без «когда»?

— Никогда. «Когда» существует, а «где» мешает.

— Да, конечно: «когда» бестелесно.

— А «где» указуемо.

— Музыка есть бегство из «где».

— И спасение в «когда».

— Но без спасения, с возвращением в «куда».

— Последнее спасение — «всегда».