Николай Старшинов: Зарево над волнами

А вражеские батареи все палили и палили. Снаряд за снарядом посылал захваченный гитлеровцами берег вслед уходящему судну с ранеными защитниками земли севастопольской.

- Перекурим, - предложил Рубахо с явным намерением прекратить трудный для всех разговор.

- Давай.

Филипп откинул полу маскировочного халата и достал висящий на тонком ремешке фотоаппарат. На него с недоумением и любопытством смотрело несколько пар глаз. Между тем снайпер ловко перевернул лакированную камеру, открыл нижнюю крышку.

- Прошу. Табачок, правда, дрянь, но в такую пору сойдет.

- Ишь ты, - покачал головой пожилой солдат, - какую себе табакерку смастерил.

- Фрицы ее мастерили, - поправил Иван Прохоров, - а Филипп в обмен на один снайперский выстрел получил.

Удивительная табакерка пошла по рукам. В другое время Рубахо охотно рассказал бы ее историю, но сейчас эта история казалась ему самому пустой и ничего не значащей в сравнении с тем, что Севастополь теперь в руках врага.

Когда-то сам мичман Борис Шейнин - вездесущий, отчаянный флотский фотокорреспондент, - с завистью и удивлением заметил на груди у снайпера этот немецкий аппарат. Дело было в холодный январский день 1942 года.

- Откуда такая чудесная "лейка"? - полюбопытствовал Шейнин. - Где удалось достать?

- Я достал не аппарат, а его хозяина, - со смешинкой в голосе ответил Филипп Рубахо и поведал, как охотился со снайперской винтовкой за немецким офицером, который фотографировал укрепления на переднем крае нашей обороны. Стрелять было очень неудобно - немец ловко прятался за выступами камней. Но Рубахо все же изловчился, послал пулю. Документы, обнаруженные при убитом офицере, очень пригодились нашей разведке, а фотоаппарат оказался безнадежно испорченным пулей. С той поры у Филиппа Рубахо появилась эта необычная табакерка. И вот теперь она передавалась из рук в руки. Сосредоточенные печальные лица на короткий миг будто теплели. Солдаты и матросы сворачивали тоненькие цигарки, передавали Филиппову табакерку дальше. Вот она дошла до лежащего на палубе бойца. С первого взгляда, по одежде было трудно определить, к какому роду войск он относится. Солдатские сапоги и флотские брюки, голова не покрыта. Из-под разорванной на груди гимнастерки виднеется матросская тельняшка.

Он приподнялся. Сделал это как-то странно, напряженно, не опираясь на руки. Впрочем, опереться он и не мог - рук по самые плечи не было.

Сосед перехватил взгляд лежащего. Скрутил ему цигарку.

- Держи, браток. Прихвати зубами... Сейчас огонька дам.

- Спасибо, друг.

Немногословно переговаривались о куреве, а думали все о том же, что до боли волновало каждого.

Приуныл и Николай Кириллов. Еще недавно казалось - не сыскать человека веселее. С шуточками да прибауточками отправлялся он на смелые вылазки в тыл врага за "языками", беззлобно подтрунивал над друзьями во время жестоких артиллерийских налетов, если те хоть на секунду медлили встать после очередного близкого разрыва. Думалось, ничто этого человека не страшит. А тут...

Все отдаленней и отдаленней становилось багровое зарево над Севастополем. Вот уже и вражеские снаряды не долетают. Лишь волны по-прежнему монотонно стегают по низко осевшим бортам переполненного сверх всякой меры маленького судна.

Люди курят, пряча цигарки в рукава, заслоняя светлячки их огоньков от пенистых брызг прохладной воды.

Люди курят и молчат.

Строг и сосредоточен отважный снайпер Филипп Рубахо. Угрюм и задумчив недавний весельчак и беззаветной храбрости воин Николай Кириллов. Грустен и молчалив Иван Прохоров. В Севастополе они привыкли жить выполнением очередного боевого задания. Далеко не загадывали. Вокруг бушевала смерть, но никто не думал о ней в ожесточенной свистопляске огня и металла. Все жили одним стремлением: уничтожить как можно больше гитлеровцев, даже ценой собственной жизни.

Теперь же хотелось жить. Пусть не так уж долго, только обязательно до того заветного дня, когда настанет черед расквитаться с жестоким врагом, отплатить ему за смерть друзей по оружию, за горе и страдания, принесенные гитлеровцами на нашу счастливую, бесконечно родную землю.

- Вернемся! - чеканя каждый слог, проговорил Филипп Рубахо, будто отвечая этим словом на все мысли, обуревающие его угрюмых спутников.

В ту пору никто из них, разумеется, не знал, что еще доведется повоевать вместе под прославленным знаменем 393-го отдельного батальона морской пехоты, который впоследствии стал Краснознаменным, за ратные подвиги бойцов обрел почетное наименование Новороссийского.