Голиб Саидов - Чётки

Может ли мне кто-нибудь ответить – откуда все это началось?! И что же это за грех, за который Бог – тот самый Б-г, который открылся Моисею на горе Хорив, а затем дал еврейскому народу десять заповедей на горе Синай – так жестоко покарал Свой избранный народ, заставив его скитаться на протяжении тысячелетий и быть гонимым всюду всеми остальными народами, лишившись надолго своего гражданства и своей Родины? И как, каким чудом он сумел выжить после стольких чудовищных гонений, притеснений, костров инквизиции, газовых камер, концлагерей и печально известных погромов? То есть, после всего того, что и десятой доли которого, вполне было бы достаточно для того, чтобы иному народу быть исчезнувшим с исторической сцены навсегда…

Где бы мне ни приходилось жить, куда бы судьба меня ни забрасывала, всюду я натыкался на значительно окружение людей, в сознании которых прочно засел стереотип «хитрого еврея-стяжателя, который только и думает о том, как ему бы объегорить ближнего и обогатиться за счёт своей очередной жертвы». Но это так, «по мелкому». А вот, если взять «по-крупному», то – «конечно же, евреи появились на исторической арене только для того, чтобы осуществить чудовищный мировой сионистский заговор»! А как вы думали?! Признаться честно, я тоже об этом не догадывался до недавнего времени…

К чему лукавить и скрывать: я и сам, даже до сих пор, не сумел окончательно избавиться от некоторых (в чем-то, схожих) стереотипов. Объяснение этому, полагаю, нужно искать в моем далёком детстве. Когда, по мере взросления, я автоматически, как губка впитывал в себя, в своё сознание то умонастроение и то отношение, которое проявлялось к представителям этой нации со стороны всего остального населения, окружавшего меня. Я не задавался особо над тем – почему и откуда такое взялось: все выглядело естественным и само собой разумеющимся фактом. Скорее, даже не фактом, а аксиомой: есть обычные люди, а есть и евреи. То есть, вроде, тоже неплохие, в своей массе, люди, но… чересчур уж, они какие-то «хитромудрые» и, следовательно, не такие, как все остальные.

Несмотря на то, что рос я в самое что ни на есть советское время, когда про «дружбу народов» не мог сказать лишь новорождённый, и то – в силу того, что не научился ещё говорить, – даже в эти относительно «спокойные» для евреев годы, отношение к ним оставалось таким же, каким оно было и раньше. Просто, все это было несколько завуалировано, и под лицемерными и крикливыми лозунгами советской пропаганды, не столь откровенно бросалось в глаза. Я-то прекрасно помню, сколь снисходительными и терпимыми были эти отношения «на людях», и сколь насмешливо, а порою и презрительно эта тема обыгрывалась в «своём», что называется, «узком кругу». А тем, касательно «бедного несчастного» и одновременно «хитрожопого» еврея было, хоть отбавляй.

Эти стереотипы невольно на подсознательном уровне переносились даже на нас, дворовых мальчишек, гонявших до поздних сумерек мяч. Мне очень стыдно сейчас сознаться, но картина эта настолько ярко запала мне в душу, что, наверное, я до конца своих дней буду вспоминать об этом нехотя и не без горечи сожаления.

Широкий и ровный пустырь во дворе нашего дома, являющийся огромной ареной, где мы с утра и до ночи играли в футбол; впереди изо всех последних сил бежит тщедушный худощавый соседский мальчишка и, периодически оборачиваясь через плечо, зовёт на помощь: «Мама, мамочка!». За ним, дико визжа и улюлюкая, словно стая дикарей, несётся ватага таких же мальчишек, в черных сатиновых трусах, с угрожающими, высоко поднятыми руками. И, наконец, замыкает эту странную погоню обыкновенная, хотя и несколько полноватая, русская женщина. Волосы её растрёпаны, и лицо от волнения покрылось пунцовыми пятнами. Она также пытается не отстать от группы преследователей её сына, постоянно крича: «Рафик, Рафик!!!». Естественно, мы разбегаемся в разные стороны, и наконец, несчастные мама с сыном кидаются с плачем в объятия друг друга.

И, несмотря на то, что подоплёка содеянного всем совершенно очевидна, однако, обвинить детей в чем-либо, кроме озорства, вряд ли возможно.

Меня всегда поражала та двойственность, имевшая место быть в среде обычного обывателя по отношению к еврейству в общем или еврею в частности. При всей нарочитой восхищённостью перед еврейским умом, еврейской хваткой и расчётливостью, еврейской хозяйственностью, еврейской заботливостью по отношению к многочисленным членам своего семейства, наконец, перед самобытным и неповторимым еврейским юмором, параллельно неизменно присутствовала и некая скрытая неприязнь, довольно плохо скрытая ирония (если, не усмешка), и даже некоторая гордость за то, что Всевышний сподобил тебя родиться в иной, отличной среде.