Федор Грачев - Записки военного врача

И к Кувшиновой:

— А вы, Евгения Павловна, будете помогать.

С Кувшиновой мы зашли к Павлову. Он был совсем плох. Посмотрел на нас проницательным взглядом.

— Помирать, значит? — с щемящей тоской спросил старик. — На Пискаревку?..

— Что вы, Степан Иванович! — склонилась над ним Кувшинова. — Поживем еще!

— Нет! Мне сказали…

— Кто?

— Даша…

— Нашли кому верить!

Много дел у санитарки. Переложить раненого. Накормить. Умыть, поправить подушку, одеяло. Это — ее обязанность. А ласковое слово, теплое человеческое участие — это от души. Это не каждый умеет.

Дарья Васильевна умела. Вечно чем-нибудь занятая, с ласковым торопливым говорком, она являла собой поистине образец трогательной заботливости и внимания к своим подопечным.

И раненые очень уважали Петрову — «тетю Дашу».

Но тетя Даша, «знаток всех болезней», страдала одним недостатком: она любила ставить свои «диагнозы», помимо врачей… «Ежели захрипел — значит, помрет. Стал есть — пойдет на поправку. Шумно дышит — быть беде. Посинел — в землю просится…» Кроме того, Дарья Васильевна стремилась быть в курсе всех событий, которые ее совсем не касались. Тетя Даша поставила «диагноз» и Павлову: антонов огонь… Помрет!

Неизвестно, каким образом ее «заключение» стало ведомо Степану Ивановичу.

Павлова на каталке доставили в операционную и положили на стол. Он с тревогой посмотрел на врачей и еще больше заволновался, когда его левую руку и правую ногу привязали к операционному столу манжеткой и широким брезентовым ремнем.

— Что же вы меня привязываете? — чуть дрогнувшим голосом спросил старик. — Я ведь не убегу!..

— Так надо, Степан Иванович, — ласково сказала Кувшинова. Она встала напротив Муратова, а он склонился над Павловым и вдруг озорно подмигнул: не волнуйся, мол, все будет хорошо!

Раненый испуган ярким светом, обстановкой операционной: хирургические инструменты, запах эфира, вода, люди в белых халатах и марлевых масках, делающих их похожими друг на друга.

Смотрю в лицо Степана Ивановича. Вздрагивает седоватая бородка, В широко раскрытых глазах — страх и надежда.

— В атаки ходил, а вот сейчас страшнее! — признался Степан Иванович.

— Не бойтесь, Павлов! — успокаивал его Муратов, обрабатывая йодом кожу коленного сустава. — Сколько вам лет?

— Пятьдесят пять…

— Вы в какой губернии родились?

— В Костромской…

— Да ну! Я ведь тоже костромич.

— Земляки, значит! Усыплять будете?

— Да. Так лучше. Вы где ранены?

— На Невской Дубровке…

Муратов знал и раньше о возрасте Павлова. Знал о том, где был ранен Степан Иванович. К тому же Муратов родом вовсе не костромич, а горьковчанин. Но он понимал состояние пожилого бойца. Вопросы хирурга сводились к одному: отвлечь раненого от его тревожных дум. Это была своего рода психоанестезия.

Я закрыл лицо Павлова маской, но он рванулся, стараясь сбросить ее, и закричал:

— Ногу отрезать не дам! «Какой губернии…» Знаю я эти губернии! Ты мне зубы не заговаривай — не обманешь! Лучше с ногой помру! Отцепляй от стола!

— Что вы, Степан Иванович, никто и не собирается отрезать. Мы только осколок вызволим. — Петр Матвеевич мягко ощупывал колено. Темно-коричневое от йода, оно стало похоже на большой каштан.

— Обманываешь?

— Честное слово!

— Ну, смотри! Я верю…

— Считайте, Степан Иванович! — сказал я, давая наркоз.

— Раз, два, три… Четыре, пять, шесть, — шептал Павлов. — Семь, восемь… Девять…

— Так! Считайте дальше! — подбодрял Муратов.

— Девять, десять!.. Один… Три… Восемь… Двенад… Четырнадцать. Тридцать. Двадцать два… Маня, холодно… закрой форточку! Ты не плачь… Андрей, обходят гады!..

Раненый сделал глубокий выдох, и сразу наступило расслабление всех мышц. Он дышал ровно, спокойно. Кувшинова приподняла руку Павлова. Она упала как плеть. Я сдвинул маску, посмотрел зрачки и кивнул Евгении Павловне.

— Павлов спит! — доложила Кувшинова.

Муратов пальцами в желтых прозрачных перчатках определил анатомические участки будущего разреза.

— Скальпель!

Петр Матвеевич работал спокойно, уверенно. Кратко и четко говорил, что делает. Он учил нас хирургии не только на теоретических занятиях и советами на консультациях. Он закреплял эти знания показом работы у операционного стола.

Время тянется очень медленно. Но вот в руках Муратова небольшой осколок. Еще немного — и операция — будет закопчена.

Однако лицо Павлова бледнеет. Пульс становится неправильным, слабого наполнения. Дыхание частое, поверхностное. Посинели крылья носа, побледнели губы. Зрачки расширены. Пульс уже нитевидный. Исчез!