Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Шестого декабря 1921 года власть обратилась и к народу, и к железнодорожникам с обращением: «Вечное позорище царской России — система откупа, лихоимства и взяточничества — свила себе прочное гнездо в наиболее чувствительной области нашего хозяйственного организма — в железнодорожном хозяйстве. Взятка на железных дорогах стала явлением столь “нормальным”, что у многих товарищей железнодорожников притупилась бдительность.

На железных дорогах все возможно купить и продать за определенную мзду, которая умелыми подлыми руками развратителя пропорционально распределяется между стрелочниками и высшими рангами. Спекулянты массами за взятку заполняют протекционные вагоны, прорезают в них Россию вдоль и поперек и обволакивают молодую Советскую республику своей паучьей сетью. Все находится в прямой зависимости от взятки.

Бедствия, причиняемые этим злом государству, неисчислимы и кошмарны по своим последствиям.

Взяточничество на железных дорогах должно быть и будет искоренено».

А ведь знакомая картина, правда? Очень современная — ну будто бы извлечена из нашего нынешнего дня.

Вот что было написано в этой листовке далее.

«Где бы негодяй ни сидел: в кабинете ли за зеленым сукном или в сторожевой будке, он будет извлечен и предстанет перед судом Революционного трибунала, карающий молот которого опустится на него со всей сокрушительной мощью и гневом, на которые он способен, так как нет пощады смертельным врагам нашего возрождения. Никакие обстоятельства не будут учитываться при вынесении приговора взяточнику. Самая суровая кара ждет его».

Вот он, четкий и точный рецепт, как бороться с коррупцией, и власть советская обратилась к народу — помогите.

У Добрюхи есть специальное исследование, которое привлекло внимание Шебаршина: как брали взятки при Сталине и как с этим боролись? Боролись серьезно. Судите сами: в тридцатом году было засечено 2849 случаев взяток и более сорока тысяч (40151) случаев злоупотребления властью — это были преступления, и виновные понесли наказание, — а в пятьдесят втором году, незадолго до смерти Сталина, таких преступлений было совершено всего сорок пять. 45! Всего-то, на огромную страну.

Но в следующем году, после смерти Сталина, уже начался рост: было выявлено семьдесят семь фактов коррупции.

Добрюха показывал Шебаршину таблицу, составленную по годам — начиная с той поры, когда на заборах были расклеены листовки с обращением по поводу коррупции на железнодорожном транспорте, кончая послесталинскими временами, — и оба пришли к выводу, что при Сталине коррупция была выкорчевана целиком. Причем дважды. Первый раз после тридцать второго года (после НЭПа), когда за десять лет не было не засечено ни одного преступления, и во второй раз — после войны: к смерти Сталина основная масса коррупционеров уже сидела за решеткой.

По документам, кстати, даже печально известное «ленинградское дело», которое многие называют политическим, имело сильный коррупционный душок, вот ведь как. А против фактов, известно, не очень-то попрешь. О делах же сугубо хозяйственных даже говорить не стоит, все они — коррупционные.

Это так называемое «хлебное дело», за ним — «ткацкое дело», «винное дело», «музыкальное дело», связанное с производством левых пластинок на Апрелевском заводе, «денежное дело», фигуранты которого нажились на денежной реформе 1947 года и обмене старых «дензнаков» на новые.

Пощады преступникам не было. «Рецепт известный, проверенный, почему бы не воспользоваться им сейчас, когда страна стонет, задыхается от коррупции?» — спрашивал Шебаршин у Добрюхи. В том, какой ответ он получал от Добрюхи, сомневаться не следует, Добрюха по характеру своему человек решительный, иногда жесткий, и отношение к внезапному, часто не законному обогащению у него крайне негативное. Как у подавляющего большинства людей, живущих в России.

Кстати, у Добрюхи было несколько встреч и с Крючковым. Разговор шел о девяносто первом годе, и был разговор этот непростой. Крючков признался, что итог у тех далеких августовских событий мог быть совершенно иным, если бы он не засомневался: стоит давать команду на штурм Белого дома или нет? И соответственно, выиграть август или нет?

— Почему не дали такую команду? — спросил Добрюха у Крючкова.

— Побоялся стать вторым Пиночетом, — признался Крючков.

— Могли все это сделать и не сделали? — проговорил Добрюха удивленно.

Крючков вспыхнул — характер у него был, как известно, резкий.