Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

Должен справиться!

Должен успеть!

Объём и тематический план работы были подсказаны объективными обстоятельствами: первая книга — следствие, суд и этап на Север, вторая книга — Север, третья книга — счастливый этап на Большую Землю, четвёртая — Мариинский распред и Маротделение Сиблага, пятая книга — Ма-ротделение и приезд туда Марии, а заодно и всё о ней, шестая книга — Сусловское отделение, седьмая книга — дети и подростки в Сиблаге, восьмая — спецобъект и этап в Тайшет, девятая — Озерлаг в Тайшете и Камышлаг в Омске, десятая книга — общий связный рассказ от первых до последних лет заключения, своего рода подведение итогов, одиннадцатая книга — возвращение в обычную гражданскую жизнь и хрущёвщина как наследие сталинизма, и последняя двенадцатая книга — заключение и комментарии. Каждая книга — многоплановый очерк: во всех главным героем должен быть Советский Человек в сталинском загоне. Но хронология подсказывает и дополнительные темы — моральное единоборство со сталинским следователем, адаптация к заключению нового лагерника, отношение к войне, смена условий быта и существования, судьба родственников, дети в лагере, стойкость человека, сравнение каторги старой и советской и пр. Все эти планы связываются воедино двойной сюжетной конструкцией — во всех книгах передвижением рассказчика из лагеря в лагерь и его внутренним ростом, в каждой отдельной книге — взаимоотношениями описываемых лиц. Каждая книга — законченное произведение, действие и участие в нём отдельных лиц, за редкими исключениями, не переходят из книги в книгу. Автор должен показываться лишь как лагерник, а не как личность, и по возможности должен играть второстепенную связывающую роль, на манер гоголевского Чичикова в «Мёртвых душах»: его дело сидеть в бричке и двигаться вперёд, а дело автора разворачивать картины окружающего — среду, порождающую мёртвые души.

Конечно, каждое свидетельское показание заслуживает особого доверия тогда, когда оно насыщено точными данными. Моя рукопись сможет и должна служить ценным черновым материалом для будущего исследователя, а потому её следует снабдить цифрами. Но, увы! Я убедился, что не только забыл цифры, но и не стремился собирать их: из лагерей я вынес не факты, а впечатления о фактах. В самом деле: какой высоты был лагерный забор и вышки? Сооружались ли они всегда и везде по раз и навсегда утверждённому плану и смете? Закрыв глаза, я и теперь вижу их перед собой. Но цифры я не спросил или не запомнил. Или такой важный фактор, как питание. Сотни раз я как дежурный врач читал раскладку и фактуры. Увы! Я не запомнил ни одной цифры. Помню серую, дурно пахнущую бурду из воды, соли и гнилого, немытого картофеля — баланду военного времени, и помню суп в Омском спецлагере: он был не хуже бурды в московских столовых. Узнать негде, можно только надеяться, что историки получат эти сведения из лагерных архивов. Таким образом, помимо воли я был вынужден писать только и исключительно о впечатлениях лагерной жизни. «А может быть, это и лучше, — утешал я себя. — Цифры можно найти и после нашей смерти, а вот живые впечатления мы унесём в могилу». Итак, это будет книга о впечатлениях очевидца, туриста, путешествующего двадцать шесть лет по стране сталинских и хрущёвских чудес. Теперь о людях. Я запомнил некоторые имена, другие забыл и помню клички. Это плохо. Я терпеть не могу начальства и в жизни никогда к нему не жался; в лагере встретил немало известных людей — генералов, секретарей обкомов и даже министров. Но, с моей точки зрения, они были серыми людьми, и я не могу и не желаю похвастаться их именами. Сознательно не хочу писать также о каких-то особых и исключительных личностях. Пусть моими героями будут обыкновенные советские люди, которых полным-полно вокруг нас на улицах: их было большинство, и о них пойдёт разговор.

Наконец, о форме. Форма всегда подсказывается содержанием. Я сознательно отказываюсь от единства формы, т. е. буду писать не одну книгу в двенадцати томах, а двенадцать совершенно разных книг, объединённых личностью рассказчика и единой темой.

Писать книгу за книгой в порядке хронологии действия я не смог. Из лагеря был вывезен и сохранился ценный кусок текста второй книги, и поэтому начал с нее. Потом написал пятую на материале, вывезенном из лагеря. Затем — третью, десятую, седьмую, восьмую, шестую, четвёртую и девятую. Всего две с половиной тысячи страниц. К концу шестьдесят пятого года вся работа будет выполнена. То есть должна быть, если позволит здоровье. Незадолго до её окончания, скажем, в конце шестьдесят четвёртого года, я возобновлю работу над африканским романом с тем, чтобы протолкнуть его в печать. Пусть эти две большие работы будут закончены одновременно! Одну напечатаю, другую сдам в какие-нибудь архивы — истории партии и другие. Время покажет.