Владимир Жданов - Добролюбов

Добролюбов добился, что его противник согласился и с этим. После этого ему оставалось еще доказать, что материалом подлинного искусства служат прежде всего «современные вопросы». Он справился и с этой задачей.

Так он одержал полную победу в споре с защитником «чистого» искусства. Здесь сказались и сила его убежденности и мастерство агитатора, умеющего находить неотразимые аргументы для того, чтобы внушать свои мысли людям.

уховная жизнь Добролюбова в зимние месяцы 1857 года была напряженной и бурной. Он стал литератором, педагогом, пропагандистом. Но при всем том он был еще и студентом, то есть по-прежнему ежедневно ложился спать и вставал по звонку, сидел в аудиториях, записывал лекции профессоров. Многих из них он давно обогнал по своему умственному развитию, не говоря уже об идейном кругозоре. Ему, оставившему далеко позади уровень институтской образованности и поглощенному большой литературной работой, уже имевшей серьезное общественное значение, приходилось, например, слушать лекции по истории русской словесности, которые читал профессор Лебедев, человек в высшей степени ограниченный, невежественный, ничего не понимавший в своем предмете. Можно себе представить, сколько веселых минут доставляли Добролюбову, да и другим студентам нелепые и наивные рассуждения бездарного профессора, к тому же еще явного ретрограда.

В начале нового, 1857 года Добролюбов стал записывать лекции Лебедева со своими комментариями; получилась забавная пародия, превосходно показывающая всю глубину пропасти, отделявшей студента от профессора, который все свои познания в русской словесности «почерпнул из хрестоматии Галахова». Из добролюбовских записей, делавшихся на протяжении нескольких месяцев, видно, что Лебедев не понимал элементарного смысла самых известных произведений, а порой просто не знал их содержания; дело доходило до того, что студентам приходилось кое-что подсказывать своему профессору.

Особенно подробно Добролюбов записал лекции Лебедева о Гоголе, удивительные по своей нелепости; о повести «Невский проспект» Лебедев сказал, что она важна именно для характеристики Невского проспекта, который поразил Гоголя, как новичка в Петербурге. Картины, нарисованные в «Старосветских помещиках», произвели на Степана Сидоровича «самое успокоительное впечатление» («успокоительнее быть не может», — иронически замечает по этому поводу Добролюбов). Но больше всего нагородил профессор вокруг «Мертвых душ».

В течение нескольких лекций Лебедев толковал о поэме Гоголя, подробно перечислял действующих лиц, давал им самые странные и бессодержательные характеристики. Добролюбов терпеливо слушал все это, продолжал вести свои записи, но, наконец, не выдержал и обратился к профессору с просьбой выяснить, в чем же состоит значение «Мертвых душ» для русской литературы. Лебедев растерялся и, в свою очередь, предложил студенту вопрос:

— А кончил ли Гоголь «Мертвые души»?

Добролюбов, к удовольствию всей аудитории, уклоняясь от ответа, повторил просьбу. Лебедев продолжал настаивать на своем вопросе. В конце концов Добролюбов признался:

— Да, действительно не кончил.

Лебедев, очень довольный победой, возликовал:

— Так что же вы спрашиваете меня о значении «Мертвых душ», когда они не кончены?

Счастье Добролюбова было в том, что он вырвался из-под влияния наставников, подобных Лебедеву, из-под власти институтских Поприщиных и Держиморд, калечивших своих воспитанников, и навсегда примкнул к другому миру, ясно определив высокую цель своей жизни.

В начале марта 1857 года Добролюбов писал, что он «задавлен и задушен» громадным количеством всяких дел. Работы у него было так много, что он совершенно запустил переписку с родными, от которых отдалился еще больше. «Заклинаю и умоляю Вас, — писал он в Нижний, — не сердитесь на меня: право, издыхаю, как собака, и все над письмом [12] То есть над писанием статей. . Каждый день приходится написать от 4 до 6 листов писанных… А сколько еще прочитать нужно для этого писанья… Простите меня, пожалуйста. Я теперь забываю всё и всех. К концу марта поосвобожусь немного…»

За несколько дней до этого письма он закончил книжку о Кольцове, в это же время работал над рецензиями для Чумикова («Журнал для воспитания»); занимался переводами стихов и песен Г. Гейне, который был одним из любимых его поэтов. Примерно в конце февраля Чернышевский попросил его написать о педагогических журналах для одного из тех ежемесячных обозрений, которые регулярно помещались в «Современнике» под названием «Заметки о журналах». Добролюбов написал небольшую статью, содержавшую, между прочим, довольно резкий выпад против Давыдова. Добролюбов как бы мимоходом обрушился здесь на статью своего директора, появившуюся в одном педагогическом издании; он утверждал, что эта статья представляет собой не что иное, как полное повторение мыслей, высказанных Давыдовым много лет тому назад. Критик делал отсюда резонный вывод; «Опровергать и разбирать суждения человека, который, по поводу новых мнений и вопросов, буквально повторяет то, что было им высказано за 20 с лишком лет, — по нашему мнению, — совершенно излишне…»