Дмитрий Жуков - Бранислав Нушич

В министерстве иностранных дел, очевидно, остались им довольны, и вскоре указом регентов молодого короля Александра Обреновича его назначают государственным чиновником — писарем четвертого класса. В декабре 1889 года повышают в звании и собираются отправить в сербское консульство в Скопле. Но получилось так, что сербский дипломат в Приштине, имевший ранг вице-консула, получил отпуск, и Нушичу решили доверить исполнение его обязанностей.

Как ни жестоко поступило с ним государство, проявившее «редкую заботу» и упрятавшее его в тюрьму, в государственной службе за границей он видел возможность помочь своему народу делом.

На приштинской станции железной дороги Бранислава уже ждал с экипажем сербский вице-консул Лука Маринкович. От станции до города больше десятка километров. Подводить железную дорогу к самому городу, как объяснил консул, запретили приштинские турки, боявшиеся, что это мгновенно поднимет цены на продукты питания.

Почти все биографы Нушича считают его дальнейшее десятилетнее служение на дипломатическом поприще чуть ли не ссылкой, в которую его отправило правительство, желавшее избавиться от неугодного писателя. Кроме слов короля, сказанных во время памятной аудиенции, это ничем не подтверждается. Мы уже знаем, сколь точен бывал юморист в своих воспоминаниях. Иное дело — документы. Они упрямо твердят, что Нушич сам напрашивался на работу в те гибельные края, куда посылались опальные писатели, возводимые в консульские и иные дипломатические чины.

Нушич радел о славянском деле. Из своих переделок он вынес стойкое отвращение к возне, поднимавшейся вокруг власти всеми четырьмя политическими партиями Сербии. Руководители радикалов, некогда манившие его под свое красное знамя, оказались такими же беспринципными и продажными, как и остальные, и бюрократы из них получались не менее тупые и угодливые… Именно это подразумевал Нушич, когда писал в «Листках», что «красный цвет одинаково не нравится быкам, монахам и индюкам», что «это же цвет республиканского знамени и жандармского мундира». И не прав советский исследователь М. Богданов [12] М. Б. Богданов. Сербская сатирическая проза конца XIX — начала XX века и некоторые вопросы сатиры, М., Изд-во Академии наук СССР, 1962, стр. 132. , не видящий «ясности» в нушичевском каламбуре. Стремление к буржуазной республике, к царству торгашей прикрывалось фразеологией и атрибутами французской революции. Но этим можно было обмануть кого угодно, только не Нушича. Таково было его отношение к буржуазным партиям, но не к стране, к родине, к лишь недавно завоеванной славянской государственности.

Дорога пролегала по знаменитому Косовскому полю, на котором сербы пятьсот лет назад потерпели поражение от турок. Поле, летом красное от пионов, в этот январский день было занесено снегом.

Издали Приштина показалась Браниславу сказочным замком. Белый город пронзал небо тонкими минаретами мечетей. Вблизи все выглядело иначе — грязные кривые улочки вились меж глухих стен домов. Изредка попадалось крохотное, забранное темной деревянной решеткой оконце. Вся жизнь мусульманской семьи протекала в покоях, окна которых были обращены во внутренний дворик. Так же жили и местные христиане: женщины их тоже скрывали лица за густым яшмаком, а дома делились на мужскую часть — селямлык и женскую — гаремлык.

Маринкович вводил Нушича в курс дела. В самом городе восемнадцать тысяч жителей, из них всего лишь две тысячи сербов-христиан и едва ли больше тысячи турок. Остальные — албанцы, сербы-магометане, черкесы, цыгане… Обстановка сложная. Мусульмане нетерпимы к «гяурам». Нушичу предстоит по мере сил и возможностей защищать сербов-христиан.

Маринкович вдруг со злобой заговорил об албанцах.

— Это негодяи, разбойники настоящие. Стреляют возле консульства. Уже несколько раз убить грозились!

Заметив на улице албанца в феске, Маринкович выкрикнул турецкое ругательство. Албанец схватился за нож и проводил серба ненавидящим взглядом. Горячность вице-консула Браниславу не понравилась.

Двадцать четвертого января сербские дипломаты посетили местного турецкого начальника — мутешерифа Хафиз-пашу, и Маринкович уехал. Через несколько дней мутешериф нанес ответный визит — уже новому консулу. Красноречие и остроумие молодого человека произвели на турка благоприятное впечатление, и он обещал всяческую помощь.

Нушич стал присматриваться к жизни в городе, объезжал соседние селения.