Дмитрий Жуков - Бранислав Нушич

Нушич повел за собой тысячные толпы, он стал народным трибуном.

Это были лучшие дни его жизни. Весь мир представился ему грандиозным театром, а Белград — громадной сценой, на которой уже собрались актеры и статисты, готовые приступить к спектаклю… Вот как вспоминает об этих днях прирожденный режиссер и драматург:

«Примерно в девять часов утра я приступил к первому действию, которое можно считать прологом к большому народному движению.

Движение началось драматической патриотической сценой, какими в истории часто начинаются народные движения. Даже Великая французская революция не обошлась без таких сцен, и они, в сущности, являются тем неприметным язычком пламени, который лижет сухой порох и вызывает громадный взрыв».

Нушич ворвался в редакцию «Политики» и крикнул друзьям:

— Дайте мне барабан и знамя!

Необходимый реквизит был добыт очень скоро. Рядом с редакцией находилась кафана «Балканы». За столиком, по белградскому обычаю стоявшим под открытым небом, сидел общинный барабанщик, который ждал чиновника, чтобы отправиться с ним на какую-то распродажу. Барабан тотчас реквизировали, и официант Андра, по счастливой случайности служивший в армии барабанщиком, отвязал фартук, привязал сбоку барабан и явился в редакцию «Политики». К этому времени был добыт и сербский флаг.

И сразу же отыскался знаменосец, громадный человечище в живописном черногорском костюме, черно-красной круглой шапочке на макушке. Он тоже появился возле редакции совершенно случайно. Нушич знал только, что все зовут его Милутин-Телеграф и что прозвище он получил еще в черногорском войске, когда князь Никола послал его во время боя с турками с каким-то приказанием в один из отрядов. Он ушел, но очень быстро вернулся, тяжело дыша. «Сказал?» — спросил его князь. «Сказал, государь!» — ответил Милутин. «Э, Милутин, да ты быстрее всякого телеграфа!» — воскликнул тогда князь, и с тех пор его так и звали — Милутин-Телеграф. Лучшего знаменосца и пожелать было нельзя.

На эти сборы ушло едва ли больше часа. И вот Нушич, как всегда в сюртуке, белоснежной манишке, с красиво повязанным галстуком зашагал посередине улицы к центральной площади. Справа от него с развернутым знаменем шел Милутин-Телеграф, а слева — официант Андра, неистово колотивший в барабан.

От редакции «Политики» до конного памятника князю Михаилу (тут Бранислав уже сражался юношей с полицией, швыряя в нее камнями, приготовленными для тогда еще воздвигавшегося постамента) всего несколько сотен шагов, но на такой короткой дистанции к нему успело присоединиться несколько сотен человек..

Взобравшись на постамент памятника вместе с Милутином-Телеграфом и Андрой-барабанщиком, Нушич взглянул на море лиц, обращенных к нему, и, подобно Дантону, крикнул:

— Братья, отечество в опасности! Враг у ворот!..

Милутин поднял знамя, Андра заколотил в барабан.

Еще через полчаса на площади стало тесно, на ней собралось более пяти тысяч человек… Торговцы запирали лавки. В театре актеры прекратили репетицию. Школьники покидали классы. Все кричали: «Долой Австрию!», «Войну Австрии!» Среди мальчишек был и сын Страхиня-Бан, раскрасневшийся, гордящийся отцом.

А отец уже чувствовал, что пора начинать. Это был его день, его пьеса, его главная роль…

Длинная и горячая речь, которую он произнес перед белградцами, не сохранилась. Свидетели помнят, что она была прекрасна, что слушатели то и дело кричали от возбуждения, одобряя ненависть оратора к Австрии, этому международному пирату. Можно лишь предположить, что говорил Нушич. Газеты тогда писали, что народы в этой части Европы лишь слышали о колониальных захватах. Так поступали с неграми в Центральной Африке, так покоряли Америку, так врывались в Азию. Теперь дряхлые Габсбурги, давно уже попавшие в полную зависимость от крупных еврейских банкиров, ринулись покорять для них европейские народы. Сегодня они захватили Боснию и Герцеговину, завтра их войска войдут в Сербию, послезавтра смертельная угроза нависнет над всем свободным славянским миром. Сербы, к оружию!

Нушич завершил свою речь призывом явиться завтра сюда же, на площадь, и привести друзей и знакомых, чтобы числом своим показать, что выражается воля всего народа. На этом закончилось первое действие. Надо было обдумать, что делать завтра. Но что может сделать человек, у которого нет под рукой ни программы, ни организации? Впрочем, в политические деятели Нушич никогда не готовил себя.