Катрин Панколь - За глянцевым фасадом

И супруги Бувье то сходятся, то опять расходятся, уезжают вместе, чтобы отпраздновать примирение, но поездка завершается бурной ссорой. Однажды в прессе появится фотография, которая приведет Дженет в ярость и заставит впервые переступить порог адвокатской конторы. Сцена, подсмотренная фотографом «Нью-Йорк дейли ньюс», выглядит так: на первом плане — Дженет в костюме для верховой езды сидит на барьере, а за ее спиной Джек Бувье нежно держит за руку какую-то даму. Под фотографией подпись: «Жизнь втроем». Это уже публичный скандал. Теперь Дженет больше не сможет утверждать, будто ей ничего не известно о безнравственном поведении супруга. Однако Джек Бувье — крепкий орешек. Он не желает расставаться ни со своими детьми, ни с деньгами семейства Ли. Он жаждет примирения. Но только на словах. На деле же продолжает вести прежний образ жизни: накапливает долги, меняет любовниц. И когда, устав быть всеобщим посмешищем, под нажимом отца, который отказывается содержать такого безответственного зятя, Дженет наконец смирится с неизбежностью и подаст на развод, ей не составит никакого труда доказать неверность мужа.

Шестнадцатого января 1940 года в «Нью-Йорк дейли ньюс» появляется статья под заголовком: «Биржевой маклер из высшего общества вызван в суд по делу о разводе». Далее следует длинный список внебрачных связей Джека Бувье: эти факты раздобыл частный детектив, нанятый Дженет. Статья произведет сенсацию. Ее перепечатают все американские газеты от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, и семейная драма Бувье будет выставлена на всеобщее обозрение.

Двадцать второго июля 1940 года в Рино, штат Невада, Дженет Ли Бувье получает развод. В ее далекой от идиллии супружеской жизни поставлена точка. Мать двух дочерей, одиннадцати и семи лет, будет получать алименты в размере тысячи долларов в месяц [5] Сумма, эквивалентная сегодняшним шести тысячам. . И если Дженет Бувье еще мечтает о новой, сказочной любви, то маленькая Джеки больше не верит в сказки.

На фотографиях той поры ее огромные черные глаза уже не улыбаются, не смотрят на мир прямым, бесстрашным взглядом. Они какие-то потухшие, безжизненные. И ее взгляд — это взгляд печального, боязливого, замкнувшегося в себе ребенка.

Она была с Дженет в Рино. Там она услышала из уст матери, что развод оформлен окончательно, и по решению суда отец сможет видеться с ней два раза в неделю, по выходным, и вдобавок проводить с ней один месяц в году. Она ничего не сказала. Не изменилась в лице, не заплакала. Она еще слишком мала, чтобы самостоятельно принять решение и остаться с отцом. Она воспринимает случившееся как страшную несправедливость. Взрослые распорядились ее судьбой, не спросив у нее. Перебрасывали ее друг другу, словно мячик для пинг-понга, не задумываясь о том, что ей может быть больно. Для Джеки это было крушением мира, ее мира. То, чего она так боялась целых четыре года, все же произошло. Но больше в ее жизни не будет таких страданий. Теперь она станет осторожной, никого больше не полюбит. Слишком это мучительно — любить. Слишком неосмотрительно, слишком опасно. Она доверяла отцу. Верила всем ласковым словам, которые он шептал ей, а получается, все это было неправдой: он уходит, бросает ее.

И Джеки принимает решение: впредь она не допустит, чтобы ее жизнь стала игрушкой в руках другого человека. Теперь это будет ее главной заботой. А значит, она никому не должна доверять.

Так девочка в одиннадцать лет осознанно бежит от реальности. Она замыкается в своем внутреннем мире, где можно никого не бояться, куда никому нет доступа. Разумеется, она делает вид, будто продолжает участвовать в повседневной жизни. И в какой-то мере действительно участвует. Но издали, как наблюдатель.

Она станет принцессой на горошине. Одно неосторожное слово, косой взгляд, чье-то неодобрение, чье-то невнимание к ней — и она впадает в смятение, близкое к отчаянию, но по ней это незаметно. Она умеет страдать молча. Она поняла: надо притвориться не такой, какая ты есть, надо казаться волевой, упрямой, высокомерной, это защитит тебя, словно броня, и люди не увидят твоих страданий.

Со стороны кажется, что она не изменилась: по-прежнему много читает, даже больше, чем раньше. Причем, как подчеркивает Дэвид Хейман, оказывает явное предпочтение романтической литературе. С неимоверной быстротой прочитывает всего Байрона, наслаждается его поэмами. Она прилежно посещает уроки классического танца и собирает целую библиотеку по этой теме. Слушает музыку, пишет маслом, сочиняет стихи, рисует. Покупает книги об акварели, о живописи, о рисунке. За что ни возьмется, все делает с энтузиазмом, даже с одержимостью. Как будто хочет дать выход переполняющей ее ярости. Наклеивая марку, не приглаживает ее пальцем, а ударяет по ней кулаком. Не читает книги, а глотает. Не играет, а командует другими детьми.