Василий Пальмов: Штурмовики над Днепром

Похвала согревала, но больше всего придавало силы железное слово «Надо!». Скоростной пикирующий бомбардировщик Пе-2 внушал доверие. Машина новая, выпуска 1940 года. С двумя двигателями, цельнометаллическая. Брала до тонны бомб. По скорости – 540 км в час – Пе-2 почти не уступал истребителю противника «Мессершмитт-109Е». Дальность полета – 1200 км. Самолет располагал пятью пулеметами, которые обслуживались летчиком, штурманом и стрелком-радистом.

Самолетов Пе-2 пока было очень мало, поэтому каждая машина несла максимальную нагрузку во время учебно-тренировочных полетов. А уж о том, как берегли их, и говорить не стоит. Однажды на занятиях мы рассматривали силуэты самолетов, участвовавших в войне, изучали их краткие характеристики. До летчиков уже дошел слух о штурмовике Ил-2, который нагонял на гитлеровцев страх. На альбомном снимке штурмовик выглядел внушительно, и я не удержался от восхищения:

– Вот бы сесть на такой!

Сержант Александр Карпов, прибывший в полк с пополнением из Таганрогского училища, коротко бросил:

– Хоть на метле, лишь бы поскорее…

Тогда мы еще не знали, что нам предстоит долгая и крепкая дружба с этой замечательной машиной. Январским днем 1942 года пришло радостное сообщение. Развивая наступление после победы под Москвой, наши войска освободили мои родные места, оккупированные врагом на третий месяц войны. Достав школьную карту, я долго рассматривал район боевых действий войск Северо-Западного фронта, вчитывался в знакомые с детства названия городов

– Андреаполь, Торопец, Холм.

Ни районного центра Сережино, ни родной деревушки в глубине Псковщины на карте, конечно, не было. И в сводке о них не говорилось. Но, по моим расчетам, они должны быть освобождены. И я решил сразу же написать письмо матери. Как она? Жива ли после фашистской неволи? Отец умер осенью сорокового года, и мне даже не удалось проститься с ним. Из училища я выехал на похороны, но пока добрался до железнодорожной станции, от которой по осеннему бездорожью надо было еще идти 60 километров пешком, от отпуска остались считанные дни – как раз на обратный путь. Дал в училище телеграмму-«молнию» с просьбой продлить отпуск. Но ответа не дождался. Дозвонился по телефону до ближайшего сельсовета, вызвал туда брата Колю, объяснил ситуацию. Время было сложное, за опоздание из отпуска, даже по семейным обстоятельствам, могли строго наказать. И мы с братом решили, что лучше мне возвратиться обратно. Все равно отца уже похоронили. Потом грянула война, брат ушел на фронт. Осталась мать-старушка со своей сестрой, Марией Семеновной.

Кроме матери и отца, почти у каждого человека есть еще дорогие сердцу люди. Так дорога была мне и Мария Семеновна, моя тетя. После тяжелой болезни в раннем детстве она осталась слепой. Недостаток зрения компенсировался чутким слухом и удивительной памятью. Тетя по шагам человека определяла, кто пришел, какой у гостя характер, что у него на душе. Занималась она шитьем, вязанием, полола в огороде грядки. Эта обделенная судьбой женщина обладала большой душевной щедростью и природным проницательным умом. Я любил бывать в ее обществе, советоваться с ней. Вот и сейчас, думая о судьбе матери, тревожился и о доброй, милой тете. Я отправил два письма – матери и в сельсовет. Мать неграмотная, вряд ли сумеет сразу ответить. И не ошибся, первым пришло письмо из сельсовета. В нем была главная весть: мать и тетя живы!

А через несколько дней читал продиктованные мамой строки: «Здравствуй, сынок! Мы очень рады, что ты жив и здоров. Мы тут, пока были под немцем-супостатом, страху натерпелись, жили, как в темном погребе. Сейчас все позади, освободила нас родная армия. Напиши, где ты сейчас, скоро ли побьете всех фашистов-извергов. От Коли весточки нет, не знаю, жив ли…» Почерк детский. Представилась знакомая картина: поздний вечер, за окном метет метель. В рубленой крестьянской избе над простым обеденным столом склонилась головка дочери соседа. Под диктовку бабушки Прасковьи она старательно выводит слова. Так и слышу голос матери: «Еще, дочушка, отпиши Васе, чтобы летал пониже да потише, а фашистов бил покрепче. Домой чтобы скорей возвращался… С победой, конечно, с желанной…»

Дорогие наши мамы! Сколько еще вы потеряете сыновей, идущих тяжелым путем к победе… Не в одном еще доме прольются горькие слезы над скорбной вестью. А многие матери так и не узнают о судьбе своих детей, до последнего дня ожидая их возвращения.