Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

— Я слышал кое-что об этом еще в Леопольдвилле, достойный господин аббат, — приятным голоском говорил отец Доминик, обмахиваясь веером, — но был бы счастлив услышать рассказ о вашем славном деянии теперь: ночь длинна и прохладна, днем у нас будет достаточно времени для сна. Расскажите же, не скромничайте чрезмерно.

Пастыри обменялись учтивыми улыбками.

— Ах, право, я только в меру своих малых сил выполнил священный долг, — ответил господин кюре, тоже обмахиваясь веером. Веера были пароходные и совершенно одинаковые. — Но если вы желаете, то извольте. Я готов, хотя, не скрою, мне это нелегко.

Минуту он размышлял, глядя на мягкий коврик.

— В моем приходе жил некий фельдшер, человек ученый и набожный. Я всегда чтил его и всемерно оказывал знаки почтения. И по заслугам: он был образцом для всех прихожан. Представьте же мое удивление, когда этот во всех отношениях достойный человек на исповеди поведал, что он желает зла бельгийцам и не раскаивается в этом. «Почему же, сын мой? — спросил я. — Бельгийцы — наши старшие братья». — «Они — угнетатели моей родины и желать им зла не мешает мне быть христианином», — услышал я в ответ. «Несть власти аще не от Бога», — возразил я ему очень строго. Он думал неделю. В следующее воскресенье после проповеди мы вместе возвращались из церкви, и вдруг он сказал: «Писание, как всегда, право: тысячу лет существовала наша власть и была от Бога, сотни лет нами от Бога правят иностранцы, а потом в губернаторский дворец войдут конгомани, и наша власть на тысячу лет тоже будет Божеской. Небеса благословляют только силу, и если мы хорошо подготовим восстание и оно будет успешным, то и наша власть получит благословение Божие». Признаюсь, я растерялся и не знал, что ответить. Через неделю я произнес проповедь на речение «Царство мое не от мира сего». — «Э-э, господин аббат, — сказал мне сей ученый муж, — это или ваше отступление, или Святое писание, как всегда, опять право: установив свою власть на земле, наш народ получит больше времени для размышления о небе». Так он упорно старался ставить меня в тупик и не отступал от своих греховных мыслей. Я долго разубеждал его, но напрасно. Чтобы лучше понять его мысли и потом легче вернуть эту заблудшую овцу в лоно церкви, я стал почаще беседовать с этим отступником, пока однажды он не предложил мне войти в его тайную организацию, которую он назвал «Союзом борьбы за освобождение Конго». Он полагал, что я мог бы среди паствы распространять идеи этой организации. «Она нуждается в грамотных людях и в народных массах, — убеждал он меня. — Как Христос взял в руки вервие и выгнал торговцев из храма Божьего, так и народ должен взять в руки оружие и выгнать бельгийцев из нашей родины».

— Он был начитанным человеком?

— Он был верующим и хорошо знал Святое писание, но заботился лишь о земном, о временном. Разве не о своей вечной душе печется истинно верующий?

— Конечно же, конечно, господин аббат.

— Пока сей муж был только заблудшей овцой, я терпеливо и настойчиво старался его переубедить. Но когда услышал о тайной организации, во главе которой он сам по своей гордыне поставил себя, я вспомнил последние архипастырские послания и твердо сказал себе: «Поражу пастыря, и разбежится стадо».

— Как вы правы, как же вы правы, господин кюре! О, сколько в вас прямоты, честности и доброты!

— Смиренно я доложил обо всем господину жандармскому капитану Рообруку. Оказывается, за злым пастырем давно следили. На допросах он все отрицал, и тогда господин капитан вызвал меня, и я обличил сего нечестивца и развратителя.

— Вы поступили как истинный пастырь: больную овцу изгоняют из стада, чтобы спасти здоровых! — с чувством произнес отец Доминик. — Вы спасли человеческие души, добрый господин аббат. Человеческие души! Бог — о, вы же сами это видите — вас вознаграждает! — он обвел рукой всю каюту.

Затем легко спрыгнул с постели и обнял говорившего. Они восторженно смотрели друг другу в глаза. Потом перекрестились, прочли молитвы, громко сказали «аминь» и снова присели на постели.

— Я ради малых сил возложил на себя тяжелый крест, преподобный отец, — задумчиво произнес господин аббат. Священник отложил веер, было заметно, он сильно переживает случившееся. — Когда Морис Лунунба понял, что после моего обличения его судьба решена, он гордо выпрямился и твердо сказал господину капитану: «Я знаю, что скоро умру. Разрешите мне сделать последнее заявление». — «Да, — отвечал офицер, — если ты будешь говорить правду». — «Только правду! Клянусь! Записывайте». Господин капитан взял лист бумаги и перо. «Говори». — «Мое завещание всем конгомани и всем правительственным чиновникам Бельгии в Конго, — медленно и торжественным голосом начал смертник, чтобы мсье Рообрук мог точно записать его слова. — Я знаю и всей душой чувствую, что рано или поздно мой народ избавится от своих внутренних и внешних врагов, что он поднимется как один человек, чтобы сказать “нет” наглому колониализму, чтобы отвоевать свое достоинство на чистой и родной земле. Мы не одиноки. Свободные и освобождающиеся народы во всех уголках мира будут всегда рядом с миллионами конгомани, которые не прекратят борьбу, пока в нашей стране останется хоть один колонизатор или его наемник».