Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

Но не это главное. Только бесчувственное животное могло бы совать свою голову в петлю и прострелить чужую голову, оставаясь при этом спокойным, довольным и добрым. Если в предыдущих главах я не расписывал свои переживания после гибели каждого носильщика, то это не значит, что я ничего не переживал. Отражения затылка Тумбы и моей петли оставались в моих глазах, они были первым, что увидела в них женщина, и уже потом она заметила пистолет. Среди колониальной администрации я видел много подлецов, возможно, она тоже, но они почти всегда были хорошо одеты, чисто выбриты и надушены. Сегодня, чтобы быть убийцей, вполне достаточно вовремя не видеть и не слышать то, что велит совесть, и уметь владеть авторучкой. Голый и страшный человек с пистолетом в руке для негритянки, надо полагать, был идеальнейшим воплощением колонизатора, причем в наиболее доступной для ее понимания форме.

Сдвинул кобуру на живот, пока что она могла заменить мне одежду, хотел было бросить свой мешок за деревом, но раздумал: сначала нужно дойти до фактории, и неизвестно, что я там увижу. Быть может, фактории уже нет, или она в руках туземцев… Спрыгнул в воду и заметил огромного рябого парня, купавшегося поодаль от негритянки. Он, увидя меня и Ламбо, не спеша вылез из воды, опоясался тряпкой и вразвалку пошел к нам. «Давно я не видел такой тупой морды! — подумал я. — Значит эти двое и есть убийцы. Жалко! Конечно, эта красавица могла бы быть просто жительницей деревни, мы бы минут десять поговорили и разошлись. Осталось бы мимолетное и красивое воспоминание. Но теперь не то».

Я повернулся к Нефертити. Она прикрыла бедра куском пестрой ткани, укрепив сзади изящную некбве — своего рода циновочку, которую женщины племени мангбету постоянно носят сзади, чтобы их не кусали муравьи, когда они садятся на землю. Я не смог удержаться и, до того как мой взор уперся прямо в ее глаза, успел воровато скользнуть по ее естественный богатствам, оценив их по достоинству. Она это заметила и немедленно воспользовалась мужской слабостью. Наступление началось. Глядя на меня живыми и очень смышлеными глазами, подошла ближе, не спуская с меня больших косоватых глаз. Улыбнулась и шевельнула бедрами.

— Здравствуй, мусью! Привет! — начала она бойко, видимо щеголяя своим французским языком и обходительностью. — Как живешь?

«Бывалый ребенок. Прошел не одни руки», — думал я, любуясь фараонским профилем и кокетливой игрой загадочных глаз.

Она легко коснулась ранки на моем плече.

— Моя тебе будет хорошо мыть, хочешь? Моя мыть красивый мсью, ха-ха-ха! Я буду твоя женщина! А? Скажи!

Красавица была довольно высокого роста, и теперь ее остроконечные груди, торчавшие как у козы в стороны, касались моей груди. Косоватые глаза хотели вывернуть меня наизнанку. В них не было тайны, она ненавидела меня — это ясно. Но хороша, что и говорить… Очень захотелось закурить. Очень.

— А это что? — спросил я, улыбаясь, потрогав кусочек черного меха, болтавшийся у нее на шее среди амулетов и украшений. И, подражая рычанию пантеры, добавил шутливо: — Роу-роу! Роу-роу!

Нежное лицо неприятно передернулось. Почему-то вспомнил Тэллюа: «Опять лезу в неприятности»… Но играть с ней было приятно. Короткий колючий взгляд, ух, какой колючий! Снисходительно пальцем приподнял ей подбородок:

— Отвечай, Черная Пантера, ну?

Женщина владела собой. Прищурилась и состроила милейшую гримаску.

— О, это полезно для Бога! — она глазами указала на небо. — Талисман. Больная — нет! Старая — нет! Смотри!

Она немного отступила и волнисто провела ладонью по своей груди и животу.

— Моя была в Ниангара, моя знает делать любовь… Любовь — очень хорошо!

Пантера закрыла глаза, и ее тонкие ноздри дрогнули. Взяла мою руку и прижала к своей груди. Потом ресницы медленно и томно поднялись, я ожидал увидеть огонь африканской страсти, но поймал быстрый, я бы сказал, деловой, взгляд куда-то за меня. Обернулся. Ламбо стоял поодаль, наблюдал и чавкал жареную в масле лепешку. Рябой крался ко мне с камнем в руке, его тупое лицо ничего не выражало. Это было послушное животное. И только…

Мы шагаем гуськом по дороге. Впереди Ламбо, за ним Пантера, позади Рябой, они несут по тяжелой длинной палке, чтобы несколько замедлить их бегство или нападение. Все трое знают: при первом же шаге в сторону или подозрительном движении каждый из них получит по сто пуль в спину, ровно сто, и не меньше. Вооруженный свирепым выражением лица и незаряженным пистолетом, направленным в их спины, я замыкаю шествие. Какое острое сожаление испытывал я при мысли о невозможности расправиться с Рябым.