Вильям Сибрук - Роберт Вильямс Вуд. Современный чародей физической лаборатории

Изобретателя попросили продемонстрировать свой метод перед комитетом Медицинской школы при университете Дж. Гопкинса. Доктор Перин Лонг, который предложил применять сульфаниламид, как лекарство, уговорил Вуда принять участие в разоблачении. На этот раз изобретатель оказался действительно «свихнувшимся» и верил, что он станет благодетелем человечества. Он совершенно не добивался денег от фонда – у него было сколько угодно своих.

«Это было смешное и глупое, но патетическое зрелище», – говорит Вуд.

Когда тридцать лет назад Америку посетила Евзапия Палладино, многие известные ученые, в дополнение к толпе психологов и психиатров, заинтересовались. медиумами. Scientific American организовал и финансировал комитет для исследования знаменитой итальянской спиритки, а газеты сообщили, что Эдисон разрабатывает чувствительный электрический прибор, который превзойдет вращающиеся столы с азбукой и планшеты в спиритических кабинетах. Вуд взялся за перо и сочинил следующую оду, назвав ее «Духоскоп Эдисона» [39]:

Вуд никогда особенно не интересовался чисто психологическими претензиями медиумов, но был страшно любопытен, когда дело шло о «летающих трубах», тамбуринах, «вырастании эктоплазмы», которые в то время, да и теперь, составляли часть мизансцены, предвещающей «появление духов».

Когда Палладино приехала в Нью-Йорк, доктора Вуда попросили участвовать в комитете. Она называла себя «физическим» медиумом, а физика была его хлебом. Физические медиумы не вызывают духов умерших, а дают сеансы, на которых предметы передвигаются, когда к ним не прикасаются, дуют непонятные ветры, появляется фосфоресценция, столы поднимаются в воздух, на мокрой глине появляются таинственные отпечатки руки, и музыкальные инструменты сами играют, в то время как медиум или крепко связан, или его крепко держат присутствующие – или и то и другое.

«Сеансы Палладино, – рассказывает Вуд, – происходили в физической лаборатории Колумбийского университета. Кабинет был устроен в проходе приемной комнаты профессора Хэллока таким образом, что примыкал к соседней лаборатории. Они пробили отверстие в кирпичной стене, разделявшей обе комнаты, около самого пола, так что наблюдатель мог лежать на полу в лаборатории и смотреть, что происходит под столом, насколько это было возможно при слабом свете. В кабинете стоял стол с обычными „приборами“ Палладино – тамбурином, букетом цветов, и еще чем-то – я уже забыл. Евзапия сидела в кресле спиной к занавеси. Ее руки лежали на маленьком деревянном столике, вокруг которого находились наблюдающие. Известно было, что Палладино надувает окружающих, как только дать ей возможность, и ее часто ловили „на месте преступления“. Я с первых же сеансов убедился, что все ее «явления» были мошенничеством. Меня озадачило то, что занавеси раздувались, в то время как все окна и двери были закрыты. Мюнстерберг, преемник профессора Джеймса в Гарварде, присутствовал позднее еще на нескольких сеансах и объяснил, что занавеси надувались от потока воздуха из резиновой «груши», которую она держала в руке. Предметы «прилетали» из кабинета и оказывались на столе перед Палладино, в то время как ее держали за руки и за ноги, и мне было интересно узнать, каким инструментом она пользовалась для этого. Я решил, что его можно будет увидеть, если слабо осветить пол кабинета. Наблюдатель в соседней комнате, смотрящий через дыру вверху кабинета, сможет видеть, берет ли она тамбурин рукой или трюк делается с помощью механического приспособления. Было, однако, необходимо сделать это так, чтобы Палладино не заметила света на полу, так как у нее была привычка отодвигать занавеску рукой и заглядывать за нее. Я устроил это, установив деревянную решетку из тонких вертикальных дощечек наподобие венецианских оконных жалюзи, окрашенную в черный цвет, на полу кабинета. Положив в один из углов кабинета маленький клин и таким образом подняв его на четверть дюйма, я установил жалюзи, а за стенкой поместил электрическую лампочку. Получилось слабое освещение на полу. Я мог теперь смотреть сверху сквозь дыру в потолке, между дощечками, которые, однако, полностью скрывали освещение от Палладино, сидевшей сбоку.