Тимофей Гнедаш - Воля к жизни

— Санчасти привет! — кричит Федоров и придерживает своего коня. Вместе въезжаем в село. На околице черный крест, увешанный расшитыми полотенцами. Улицы пусты. Только собаки лают, надрываясь, по дворам.

Где же народ? Федоров сходит с коня. Идем вдоль улицы, стучим в окна, калитки. Из низенькой хатки появляется согнутый пополам старик.

— Диду, де ваши люди?

Старик пристально всматривается прищуренными, как бы подслеповатыми глазами. Лицо его проясняется.

— А мы думали, нимци идуть!

Выпрямившись и перестав щуриться, он пронзительно свистит в два пальца. Теперь видно, что глаза у него ясные, умные и видит он ими превосходно.

Мы идем по улице, и, словно из-под земли, появляются люди. Вылезают из погребов, из сена, бегут из леса. Кучка детей и подростков идет за нами.

Настежь раскрыты ворота. Во дворе скамейка, на ней гармошка, ведро с водой. Старуха суетится, бегает по двору.

— Что у вас такое? — спрашивает Федоров.

— Зарученные. Дочку сватаю. В приймы берем хлопця, — словоохотливо рассказывает бабка.

— Где же молодые?

— А вот они! Убиглы, злякались, думали — нимци.

Через огород идут молодые. Жених прихрамывает, на нем новые лапти, праздничный картуз с большим козырьком. Невеста, в вышитой сорочке, стесняется, заметив нас, хочет повернуть обратно к лесу. Жених тащит ее за руку.

— А ну, идите, идите сюда, молодежь, — смеется Федоров. — Идите смелее! Что вы такие робкие? И друг друга боитесь? Что же, только вчера познакомились?

— Ни, мы давно, — смущенно улыбается жених.

— А давно, так надо не заручение, а свадьбу играть.

— Свадьба не скоро. На свадьбу надо богато грошей.

— Хиба ж нет у тебе грошей?

— Ни, у мене и хаты немае. У наймах жил. А зараз в семью к ним иду.

— Как твоя фамилия?

— Сердюк. Яков Сердюк.

На площадь в центре села сходится народ. У церкви стадо коров, подводы с солью, со спичками и швейными машинами. Старый наш знакомый, староста Довгань, в широкополой шерстяной шляпе появляется около Федорова.

— Списки составил? — спрашивает Федоров.

— Составил.

— Яков Сердюк есть?

— Ни.

— Запиши его. Запиши и на корову, и на швейную машину Хай начинает жить.

Вот вся обширная церковная площадь заполнена людьми. Как много, оказывается, жителей в селе! Здесь и дети и дряхлые старики.

Радость, взволнованное ожидание чего-то значительного'.

— Товарищи селяне, — говорит Федоров с небольшого возвышения. — Немцы забрали у вас зимой коров и швейные машины. Недавно мы отняли у немцев стадо скота и возы с награбленным добром. Женщины, — посмотрите — може, кто познае свое?

Женщины бросаются к коровам и к возам. Теснятся, нехотя отходят.

— Зовсим як моя машина! Тильки букви красни, у мене були жовти.

— Сколько коров забрали в вашем селе?

— Тридцать две, — отвечает староста.

— Здесь больше, — говорит Федоров. — Пусть получают по корове все, кош ограбили немцы. И самые бедные семьи пусть получают по корове. А ваш скот и ваше имущество, может быть, другие партизанские отряды отбили.

Староста, взойдя на возвышение, став рядом с Федоровым и Дружининым, начинает читать список:

— Маринец Остап.

— Яку ему? У тебе яка була? Била? Бери вон ту билу.

Медленно, словно все еще не веря своему счастью, старик подходит к стаду. Ему выдают белую корову. Слезы бегут по щекам старика. Он хочет что-то сказать и не может. Тихо становится на площади. Я вижу, что у многих женщин по лицу катятся слезы.

— Что же вы плачете, люди? Нужно радоваться, а воны плачуть, — говорит староста, как бы извиняясь за народ.

— Спасибо'! — тихо говорит старик. — Спасибо вам, браты! Семьдесят рокив прожил на свете и не видел такого никогда и не думал, что такое может быть между людьми.

В просторной, чистой хате Аня моет пол, развешивает белые занавески на окна. Надеваем халаты и начинаем амбулаторный прием. Село ликует. Слышно, как на площади играет деревенский оркестр. Какие-то дудочки, сопилки, скрипка пиликает тоненько на самых высоких нотах.

Дети бегут по улицам, несут соль в узелках, спички и кричат от радости: «Соль! Соль!..» При немцах здесь платили огромные деньги за каждую щепотку соли, месяцами ели не соленое.

А спички!.. Их и до войны почти не видели здесь, бегали с осколком чугуна за углями через все село, туда, где виден был дымок над хатой. Каждую спичку осторожно расщепляли на четыре части. Даже спички были недоступны по цене селянину. И вот каждый человек в селе получает бесплатно по узелку соли, по десять коробок спичек.