Тимофей Гнедаш - Воля к жизни

На привалах Кравченко осматривает наши возы, проверяет, не ослабели ли веревки, достает Стефану смазку для колес, следит, где и как пасутся волы Стефана, добывает где-то и приносит нам пшеничные сухари, по кусочку сахара. Кравченко всегда настороже, он озабочен так, словно не маленькая группа, а дивизия поручена ему. Первое время он кажется мне молчаливым. Ничего не рассказывает о себе.

Постепенно от Володи узнаю кое-что о командире нашей группы. Летом 1942 года Кравченко был сброшен на парашюте с рацией и радисткой в лесах Белоруссии. Работал в одиночку разведчиком-диверсантом. пока не испортилась рация. Встретился с соединением Федорова, примкнул к нему. Командовал отрядом, помогал создавать разведку. Так же, как и Бондаренко, заболел в тылу врага, был отправлен в Москву на самолете, лечился.

— Чем заболел?

— Не знаю, что-то с животом.

Лицо у Кравченко худое, с темным оттенком. Легкий, гибкий командир наш идет рядом с возом как будто без усилий. Но взгляд его слишком сосредоточен, виски и щеки бледны. На привале за обедом Кравченко съедает пшенный суп, сухарь и не притрагивается к мягкому хлебу. Много курит, туго, нервно сжимая зубами мундштук папиросы.

— Федя, у вас язва желудка?

Он смотрит на меня удивленно. Молчит. Наконец признается:

— Да.

— Вас из-за язвы отправляли в Москву?

— Из-за язвы. Было резкое обострение. Теперь много легче…

Они оба хотели скрыть от меня свои болезни. Они чувствовали себя виноватыми, что возвращаются в соединение не долечившись. Торопились, рвались в бой, к товарищам, оставляли семьи…

И Бондаренко и Кравченко значительно моложе меня. Когда они хитрят и скрывают от меня свои болезни, они напоминают подростков. Но только в эти редкие минуты.

Вообще же я смотрю на них, как на старших. У них обширный боевой опыт, а у меня его нет совсем. Никогда в жизни я не был в армии, не проходил военной подготовки. Хотя бы толком научиться стрелять из автомата, с которым я не расстаюсь ни днем ни ночью!

На одном из привалов делюсь своими мыслями с Кравченко.

А зачем вам автомат? Федоров отберет его у вас сразу, как только увидит…

Что значит отберет?! Автомат дан мне лично в штабе в Москве…

— Автомат вам не понадобится… Федоров не только в бой вас не пустит — специально выделит бойцов, чтобы вас охраняли. Вот увидите!..

Кравченко говорит серьезно, но я ему не верю. Где-то. кажется в сборнике рассказов о боях у озера Хасан, я читал, как парикмахеры, повара, снимая с себя белые халаты с винтовкой и гранатой шли в бой. И если так в действующей армии, то тем более в партизанском отряде!..

— Поймите, доктор, это же не драка стенка на стенку, не примитивный, самостийный отряд, а то же, что и армия — со строгим распорядком, с разделением труда. Врачи, разведчики, фотографы, корреспонденты газет, наборщики, радисты, подрывники — каждый выполняет свое задание…

Вы меня не поняли. Когда я говорю «партизанский отряд», я вовсе не пытаюсь умалить…

Но Кравченко спокойно возражает:

— Нет, доктор, у вас неясное представление о том, что вас ожидает.

— Ходь! Ходь! — покрикивает Стефан. Медленно бредут волы. Медленно, но неуклонно мы продвигаемся на запад. Два, три, четыре дня пути.

Остановились на привал в деревне. «Где же немцы? Где «завоеватели»?»

— У нас було шисть полицаев у сели, — рассказывает старик хозяин, — як тилькы почулы, идуть Советы, змылысь, и доси их не видать.

— Яки Советы, диду?

Ну, Федоров генерал. То ж Советы послали?..

— А вы его бачили? Генерала? — спрашивает Кравченко.

— Ни, самого не бачыв. Они швыдко шлы, по хатам не ночувалы.

— А много их було?

Старик задумывается:

— Тысяч десять. А може и больше. Люды балакають — две дивизии.

Ночует нас в хате у деда человек пятнадцать. Спим вповалку на соломе, на земляном полу. Засыпая, слышу, как Кравченко беседует со стариком:

— В прошлом месяце паровую мельницу наши партизаны спалили, — говорит дед.

Теперь вам, значит, молоть негде?

— А мы там и не мололы. Там тилькы для ниметчины мололы. А мы по домам, на ручных жорнах. Дивчата у нас писню склалы: «Прийшли нiмцi — бiда чорна, на Вкраiнi мелють жорна».

— А пан у нас, тот днив десять, як змывся. До полицаев. Ему було особое известие, що идут Советы.

По осторожным вопросам Кравченко, чувствую — он не совсем доверяет деду. В самом деле — в голосе старика какое-то странное удальство, какая-то чрезмерная готовность к ответам.