Шамиль Султанов - Омар Хайям

Мы исходили из того, что Хайям — как личность и поэт — может быть понят только в контексте своего времени — бурного и жестокого, коварного и несентиментального. Омара Хайяма нельзя упрощать, нельзя подгонять под те или иные стандарты XX века, как бы это ни хотелось тем иди иным исследователям. Он родился и жил в контексте своего времени, но это не значит, конечно, что он стал рабом своего века. Хайям вырвался из него, и в то же время он так и остался сыном XI и XII веков.

Омар Хайям… Это имя будет волновать еще не одно грядущее поколение. Мир Хайяма, отраженный в его рубайяте, так же как и в его трудах по математике и астрономии, в его философских трактатах, — это мир мучительных вопросов и загадок, с которыми сталкивается каждый мыслящий человек и на которые каждый по-своему пытается найти ответ в течение своей жизни. И четыре строчки оказываются настолько емкими, что миллионы читателей на нашей планете находят свои повороты, свои нюансы мысли и чувства, думая и сопереживая вместе с Омаром Хайямом.

У творческих личностей рано пробуждается внимание к собственной внутренней жизни. Родители поощряют или, во всяком случае, не противодействуют проявлению необычных способностей и умений. В детстве этим людям предоставлялась большая независимость, чем сверстникам. У них не было ни слишком тесных, ни чересчур отчужденных отношений с родителями.

Четвертые сутки мучается в предродовых схватках Фатима — жена палаточника Ибрагима, и все это время мастер, не смыкая глаз, ходит возле дома. Иссохшие губы машинально повторяют: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк его». Заостренные черты лица, впавшие глазницы — все говорит и о том еще, что мастер долгое время не прикасается к пище. До нее ли сейчас!

В третий раз рожает его Фатима. И думы Ибрагима все время возвращаются к ней. Бедная женщина, неужели ее чрево проклято Аллахом. Нет, не хочется верить. Все есть у Ибрагима: ремесло, столь же доходное, сколь и редкое, уважение людей в благословенном Нишапуре, глинобитный дом, правда, старый, который Ибрагим поклялся перестроить после рождения первого ребенка; мастерская и даже завистники и враги есть, как у всякого нормального преуспевающего человека. Одним обделил Всевышний: не познал еще уважаемый в Нишапуре мастер радости отцовства. А ведь ему уже пятый десяток лет. Мертворожденными появились на свет два предыдущих ребенка.

Ничего не говорил Ибрагим жене, только все глубже становилась морщина на переносице. Исхудала и прежде времени старела Фатима (по возрасту значительно моложе), чувствуя возрастающую с годами тоску мужа. И когда третий раз в ее чреве зашевелился ребенок, часто со слезами просыпалась она ночами, со страхом прислушиваясь: бьется ли его сердце…

И вот идут четвертые сутки родов…

У Ибрагима, кроме дома и мастерской, есть большой двор с садом, через который протекает прохладный арык. Такой двор у ремесленника, даже у богатого, встречается не часто. В Нишапуре, стоящем у подножия каменных холмов, плодородной земли немного. И достается она в основном людям состоятельным и родовитым, которые строят на ней дорогие дома, разбивают прохладные сады с ланями и павлинами. А бедному люду приходится осваивать предгорья.

Ибрагим знает старика, который с четырьмя своими сыновьями целый год на склоне горы расчищал площадку от камней, долбил скалу, завозил туда землю. И таких искусственных пашен в окрестностях Нишапура немало. Благо воды, текущей с гор, пока хватает всем. Поэтому и селений рядом больше, и растительность гуще, чем в других частях Хорасана.

Не такой уж богатый Ибрагим, чтобы тягаться с купцами. Но живет все-таки в долине, на самой настоящей земле. И «повинны» в этом скорее всего его предки. Они оставили ему в наследство завидную профессию. Палатки нужны всем. Особенно торговцам, которые и в зимнюю стужу, и в палящий зной большую часть своей жизни проводят на базаре. В Нишапуре он находится в раба-де и с давних пор называется Большой четырехугольной площадью.