Роберт Стивенсон - Жизнь на Самоа

Генри сделал открытие, что у нас есть собственная аиту фафине. Она живет в ключе, от которого начинается наш главный ручей. Передвигаясь, она поднимает порывистый ветер. Ее-то и боится Лафаэле. Он рассказывал Генри, как один раз, работая в саду, услыхал в зарослях позади себя странный звук и, обернувшись, увидел, что ветер рвется сквозь деревья, которые шумят и тревожно раскачиваются.

Плотник вовсю работает над конюшней и уже подвел ее под крышу. Генри со своей бригадой строит, вернее, роет убежище на случай урагана. Вчера я ходила поглядеть на их работу: большая яма, наполненная грязью, среди которой торчат гигантские камни вулканического происхождения. Я сказала им, чтобы они сейчас же вырыли канаву для стока, если не собираются использовать свое сооружение под бассейн для купания, но боюсь, что они так и не приступили к канаве. Сегодня яма, должно быть, порядком наполнилась, так как прошлой ночью дождь лил как из ведра.

В последние два дня очень странное и тревожное освещение. В небе какие-то беловатые отблески. Стволы деревьев и голая почва красны, как жженая охра, где посветлее, где потемнее; растительность интенсивного резко зеленого цвета, на фоне которого выделяется нежное белое цветение. Дождь продолжает лить, и весь мир сейчас промокший и неуютный.

Генри хочет прибавки жалованья до ста двадцати долларов, чтобы пополам с двоюродным братом купить земельный участок. Пока проект только обсуждается. Пауль, встревоженный мыслью о предстоящих переменах, попросил заключить с ним договор. Он также допытывается с пристрастием, каковы будут его обязанности. Лафаэле, от которого недавно сбежала жена, снова женится или уже женился, на сей раз в присутствии консула. Он сказал мне, что больше никак не может оставаться в Апии и должен перейти к нам на постоянное жительство; что они с женой согласны спать где придется и будут «работать как черти». Если же новая жена чем-нибудь не угодит мне, я могу хоть убить ее, а Лафаэле не обидится и все равно будет работать как черт.

Вчера после полудня у самого входа в гавань Апии стал на якорь какой-то большой незнакомый корабль. Оттуда переговаривались сигналами со «Шпербером». Мы так и не определили, что это за корабль и о чем он сигналил.

Я не могу сказать, что мой Джек нечто выдающееся; это рядовая островная лошадка. Человек непонимающий назвал бы его коротышкой, да и мордой он похож на осла. До меня у него был местный хозяин, и, следовательно, он не обучен слушаться узды и вдобавок имеет манеру шарахаться от страха. Но и достоинства его не менее поразительны. Вероятно, я никогда бы их не обнаружил, если бы мне не пришлось ездить на нем глухой безлунной ночью. Джек кокетлив; любит вдруг выкинуть коленце, особенно на улице в Апии, так что, когда я останавливаюсь поболтать со знакомыми, они говорят (например, доктор Штюбель, немецкий консул, сказал дня три назад): «Какая дикая лошадь! На ней небезопасно ездить». Подобное замечание — лучшая награда для Джека, другой славы ему не надо. Однако поглядел бы ты, как меняется мой конь, когда я выезжаю из Апии темной ночью, — на его быструю твердую поступь, на то, как он карабкается по долгому подъему и пробирается сквозь черную чащу леса, низко опустив голову, порой чуть не касаясь носом земли, — невозможно передать, каким легким, вежливым и выразительным движением головы он просит разрешения на это.

Первый раз я возвращался в ясную ночь. Это было исключительное зрелище: звездный свет по каплям тонул в мрачном склепе леса, зато открытая часть дороги была освещена так ярко, как бывает при луне у нас на родине. Но этот склеп был настоящим испытанием. Там жила сама чернота. В следующий раз шел дождь. Мы покинули огни Апии и нырнули в преддверие ада. Джек вообще сам находит дорогу, но он не учитывает, на сколько я возвышаюсь над седлом; вот я и сижу, наклонясь вперед, готовый припасть к его спине, и держу перед собой хлыст. В высшей степени интересно. В лесу светятся гнилушки. Бывают ночи, когда вся почва усеяна ими, — похоже на решетку над бледным пеклом. Несомненно, это один из источников, питающих ночные страхи туземцев. Должен сознаться, что в беспросветно темную ночь, когда кругом не видно ни зги, эти мертвенно-бледные ignes suppositi note 54действительно имеют фантастический, даже призрачный вид. В одну из таких ночей сосед повесил у дороги маленький фонарик, чтобы обозначить въезд на свой участок. Заметив огонек, как мне показалось, далеко впереди, я предположил, что кто-то пешком вышел встречать меня, и был ошеломлен, когда свет неожиданно ударил в лицо и остался позади. Джек тоже видел это и был напуган, но, ты думаешь, он шарахнулся в сторону? Нет, сэр, только не ночью. В темноте Джек выполняет свой долг. Он миновал этот фонарь быстрым и ровным шагом, только шумно вздохнул и содрогнулся. На протяжении примерно двух тысяч пятисот шагов Джека нам встречается только один дом — тот, где вывесили фонарь, и две трети пути мы проделываем в кромешной тьме, как в преисподней. Но сейчас луна опять к нашим услугам, и дороги освещены…