Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

Дело закончилось, однако, большим конфузом для нас, покровителей молодых талантов. Случилось это в субботу, в день общественного смотра: наши активисты совместно с командованием школы обходили помещения, проверяя, чем по вечерам занимаются курсанты. В общежитии чувствовалось обычное оживление: получившие увольнение наводили стрелки на брюках, прихорашивались, спортсмены готовили к завтрашней вылазке лыжи, точили коньки; фотолюбители заряжали кассеты, печатали фотографии знакомых девушек, с которыми надеялись встретиться.

Мы подошли к комнате художников. Она оказалась запертой изнутри. Когда наконец после долгой паузы открылась дверь, художники стояли перед нами красные, растерянные, руки по швам.

— Чем занимаетесь? — будто ничего не замечая, спросил помкомэск.

— Готовимся в город! — не совсем уверенно ответил один из них.

— И основательно уже «подготовились»?

Опустив голову, художники молчали. Мы не сразу поняли, в чём тут дело, но помкомэск хорошо знал своих воспитанников. Проворно сунув руку за незаконченный, прислонённый к стене портрет, он вытащил оттуда одну за другой несколько недопитых бутылок. В комнате воцарилось неловкое молчание.

— На гауптвахту шагом марш!.. — гневно крикнул командир.

На внеочередном комсомольском собрании выступил командир отряда.

Обведя строгим взглядом притихшие ряды курсантов, он сказал:

— В лётчики готовитесь, не так ли? А ведь пьяницам нет места в авиации! Кому придет в голову доверять штурвал, человеческие жизни и дорогостоящую машину пилоту, у которого в голове муть и руки трясутся?

Курсанты молчали: увы, это относилось ко многим из нас.

— А эти с позволения сказать «художники», — продолжал командир, — вообразили себя репиными и айвазовскими и зазнались. Думают — теперь им море по колено!.. — Помолчав, командир заключил: — Командование будет ставить вопрос об отчислении обоих художников из нашей школы.

До исключения, правда, дело не дошло. Комсомольская организация обоих провинившихся взяла под свой контроль, мы приняли на себя коллективную ответственность за них. С этого дня оба курсанта учились не хуже других и были при выпуске аттестованы пилотами.

Нашему комсомольскому бюро пришлось в эту зиму заниматься ещё кое-какими грешками курсантов. Будущие асы на занятиях вели себя порой не лучше иных мальчишек-пятиклассников. Стоило им нащупать «слабину» у какого-нибудь преподавателя, как они тут же садились ему на голову: на занятиях шумели, подсказывали друг другу.

Комсомольское бюро объявило войну и этим ребяческим выходкам. Поставили вопрос о честности комсомольца: не всё ли равно, большой или малый обман? И обманываем-то кого? Прежде всего самих себя. Можно ли стать первоклассным пилотом, если не знаешь устройства машины или законов её действия?

Со шпаргалками и подсказываниями также удалось покончить.

После надоевших всем наземных упражнений в искусственных условиях наступило время настоящих полётов. Пришла вторая лётная весна.

Обучение пилотажу начиналось с вывозных полётов на скромной машине «Р-5». Этот самолёт был для нас дорог тем, что имел свою славную историю: на нём спасали челюскинцев первые Герои Советского Союза.

Практика начиналась с того, что инструктор вёл машину, а курсант сидел за параллельным управлением, наблюдал, как действует инструктор, изучал приём пилотирования. Позднее к управлению самолётом допускался ученик, инструктор же сидел за параллельным управлением. Только после таких предварительных вылетов нас выпускали в самостоятельный полёт.

Нет лётчика, который позабыл бы ощущение своего первого полёта без опекуна-инструктора. В этот миг кажется, что в целом свете только и есть, что ты, воздух да штурвал.

Помню голубое весеннее утро. Приземлившись после очередного полёта, инструктор выбрался из кабины и сказал:

— Посиди, я сейчас вернусь!

Мотор работал на малых оборотах — чих, чих! Ярко светило солнце, я думал о своём будущем, о рейсовых полётах, полётах в дальние края. Я и не заметил, как подошёл ко мне командир звена.

— Как чувствуешь себя? — спросил командир.

— Отлично! — ответил я совершенно искренне.

— К самостоятельному полёту готов?

— Всегда готов! — отчеканил я.

Командир звена улыбнулся и приказал:

— Ну, раз так, проси старт и лети!

«Сейчас буду один в воздухе!» — мелькнуло у меня в голове. Вырулив на взлётно-посадочную полосу, я выровнял аппарат по курсу, на какой-то наземный ориентир, как учил меня инструктор. Затем, получив разрешение на старт, левой рукой двинул рычаг сектора газа, увеличил обороты мотора и стремительно покатился по взлётной дорожке. Подняв хвост самолёта, установил машину в линию горизонта, взял штурвал управления на себя, и вот машина в воздухе! Заданная высота — триста метров. Достигнув её, я перевёл аппарат в горизонтальный полёт.