Евгений Нилов: Зелинский

Николай Дмитриевич впервые попал в Донбасс. Прежде всего он отправился осматривать коксохимический завод. Неутомимо переходил старый ученый из цеха в цех, от установки к установке. Задавал много вопросов и требовал на них самые подробные, точные ответы.

Встретилась ему на дворе завода груда смолы, перемешанной с грязью и мусором. Инженер, провожающий делегатов совещания, старался поскорее проскользнуть мимо нее. Но где там! Ученый остановился именно тут. «Может быть, академик устал, не проводить ли его в кабинет директора?» — попытался инженер спасти положение. «Нет, он вовсе не устал, — живо откликнулся Николай Дмитриевич, — просто его интересует эта куча. И часто у вас такие явления? Неужели вы не понимаете ценности этой смолы? Ведь изучением находящихся в ней углеводородных соединений заняты сейчас у нас и за рубежом многие ученые», — горячился Николай Дмитриевич. На следующий день на совещании академик Зелинский в своей речи упомянул и о злополучной куче.

Но главное место в его речи занял вопрос о значении химии для народного хозяйства. Николай Дмитриевич говорил:

«Я был огорчен, когда узнал, как недостаточно используется здесь у вас продукция коксования — газ, смола… как плохо улавливаются на заводах ценные углеводороды, которые так нужны химической промышленности».

Отмечая недопустимость сжигания нефти в топках на заводах Донбасса, Николай Дмитриевич возмущенно сказал: «Следовало бы законом установить, чтобы в Донецкую область нефть не поступала, чтобы можно было обходиться теми ресурсами, которые создает природа и которые вы сами здесь добываете».

8 мая 1940 года Москва праздновала 185-летие университета.

Из столиц братских республик, с далеких окраин летят поздравительные телеграммы: «Я, бывший студент…», «Мы, окончившие МГУ…»

На торжественном заседании совета Московского государственного университета присутствуют представители партии, общественности, прессы, иностранные ученые. Зал наполнен профессорами, преподавателями, студентами. Все торжественно я парадно.

«За огромные заслуги в развитии отечественной науки и культуры, за успехи в подготовке высококвалифицированных специалистов университет награждается орденом Ленина».

Потом награждают крупнейших ученых. Председатель оглашает: «Старейшего химика, академика Николая Дмитриевича Зелинского правительство награждает орденом Ленина».

Жизнь Н. Д. Зелинского тесно связана с Московским университетом. Нельзя писать о Зелинском, не говоря об университете, как нельзя писать историю университета, не назвав имени Зелинского.

Зал аплодирует. Аплодируют президиум, иностранные гости, товарищи, ученики, студенты. Зелинского окружает тесный круг друзей, учеников. Репортеры наводят объективы. Кто-то в зале громко произносит: «Зелинский никогда не Стремился к славе, слава шла к нему сама!»

Николаю Дмитриевичу 79 лет. Он строен, худ, подвижен, по-прежнему молоды его глаза. Не удивительно, что в эти годы и даже позднее лицо Николая Дмитриевича привлекало многих художников. Его портреты писали Юон, Георгий Верейский, Котов, Шемякин, Максимов, Корин. Бюсты Зелинского делали Коненков, Некогосян. Много портретов отца писала дочь-художница Раиса Николаевна Зелинская-Платэ. Портрет мужа писала Нина Евгеньевна Зелинская.

Писатель Олег Писаржевский писал о Зелинском: «Удивительная свежесть внешнего облика, как и глубокая ясность мысли, не покидала Николая Дмитриевича до самых последних дней его долгой и неизменно творческой жизни.

Секрет его несгибаемой молодости, вероятно, кроется в замечательной способности Зелинского избегать нередкого для пожилых людей замыкания в себе, печального возврата к одному лишь прошлому, когда грусть прошлых лет обращается тяжким бременем и сгибает плечи. Он обладал драгоценным качеством: всегда идти навстречу новому, что проникало из жизни».

26 января 1941 года старейшее русское Общество испытателей природы праздновало 135-летний юбилей. Торжественное заседание открыл президент общества, почетный член Лондонского химического общества, член Французского химического общества академик Н. Д. Зелинский.

Он говорил:

— В конце XVIII и начале XIX века научная жизнь в России была бедна. Царили невежество, крепостничество. С печалью смотрел Радищев на окружающую жизнь и говорил: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Вокруг простиралась огромная, необследованная Россия. Народ не знал ни своей страны, ни окружающей его природы, ни самого себя.