Вадим Эрлихман - Мишель Нострадамус. Заглянувший в грядущее

После этого цари Аквилона (Севера) начнут новое гонение на церковь, которое продлится 11 лет, но потом один из них вернется к истинной вере и восстановит власть папы. Но к тому времени уже явится третий Антихрист и произойдет последнее сражение между добром и злом, завершающее существование нашего мира. Похоже, что эти события отражены не только в послании Генриху II, но и в группе из пяти связанных между собой катренов, завершающих центурию X. К ним относится и уже упоминавшийся катрен Х-72 о "царе-устрашителе", который в этом контексте становится или самим Антихристом, или (если принять версию опечатки) его противником — Богом. В других катренах говорится о великом холоде, который скует Землю, о возрождении культа Юпитера с жертвоприношениями, о возвышении Антихриста над всеми царями Востока, о воскрешении мертвых. Все эти события описаны в христианской апокалиптикс, и новаторство Нострадамуса только в том, что он пытается определить их сроки с помощью астрологии.

Впрочем, его астрологические расчеты, как уже говорилось, далеки от совершенства. В альманахах он неверно определял время наступления лунных фаз, в гороскопе своего секретаря Шевиньи, приведенном в книге "Первый лик французского Януса", неправильно рассчитал положение планет по времени рождения. Что касается астрологических указаний в "Пророчествах", то они обычно так туманны, что не позволяют рассчитать дату события. Например, в катрене I-52 сказано, что когда "две зловредные планеты соединятся в Скорпионе", "великий властитель" будет умерщвлен в собственном дворце. Но соединение этих планет (Марса и Сатурна) в Скорпионе происходит каждые 30 лет, поэтому определить точную дату вряд ли возможно. Так, в соседнем катрене I-51 упоминается соединение "главы Овна" (первых градусов этого знака), Юпитера и Сатурна, случившееся в 1702 году; ссылка на это положение планет взято из сочинения Ришара Русса, указавшего, что в этом году произойдут большие волнения во Франции и Испании, хотя в реальности ничего подобного не случилось.

Многие астрологические идеи Нострадамус заимствовал из античной литературы, но и их не всегда передавал точно.

В катрене IV-50 он пишет: "Весы увидят владычество Гесперии, предержащей власть над небом и землей…" Между тем римский автор Марк Манилий писал: "Геспер (Луна) принадлежал Весам, когда основывался Рим, ныне владеющий миром, решающий судьбы брошенных на весы народов". Все это говорит о том, что "астрофил" Нострадамус то ли по небрежности, то ли сознательно отвергал точность цифр в астрологических вычислениях. На первое место он ставил "пророческий дух" или, говоря словами Петра Кринита, одержимость "даймоном пророчества". Астрология здесь играла вспомогательную роль, обеспечивая теоретическую основу предсказаний. Не чувствуя себя ее глубоким знатоком, он предпочитал брать описания конфигураций светил у других авторов. При этом он должен был поддерживать свое астрологическое "реноме", то и дело нарываясь на критику более профессиональных коллег.

И все же в глазах не только современников, но и потомков Нострадамус стал первым и главным астрологом своего времени, воплощающим суть и тайну этого древнего ремесла. Причина заключалась в том, что он был поэтом, сумевшим превратить скучные вычисления в грозные и вдохновенные стихи. Однако он и здесь проявлял дилетантизм, вызывавший насмешки более искусных стихотворцев. Его катрены, полные "хромых" рифм, архаизмов и провинциализмов, устарели уже в эпоху своего создания. С другой стороны, содержание нередко приносилось им в жертву форме — многие слова искажены или добавлены, чтобы попасть в размер, отчего непоправимо страдает смысл. И все же его стихи ценили лучшие французские поэты того времени — Ронсар, дю Белле, Жан Дора. Пьер Ронсар считал, что "для первых мудрецов поэзия была не чем иным, как аллегорической теологией". По его словам, древние поэты общались с оракулами и предсказателями и пересказывали их темные и бессвязные речи изысканным языком стихосложения. Поскольку прорицатели излагали волю богов, поэты становились посредниками между высшими силами и народом, и их дар имел громадное значение.

Ту же точку зрения развивал Мишель Монтень в эссе "О суетности", обращаясь к античному опыту: "Поэзии, и только поэзии, должно принадлежать в искусстве речи первенство pi главенство. Это — исконный язык богов. Поэт, по словам Платона, восседая на треножнике муз, охваченный вдохновением, изливает из себя все, что ни придет к нему на уста, словно струя родника; он не обдумывает и не взвешивает своих слов, и они истекают из него в бесконечном разнообразии красок, противоречивые по своей сущности и не плавно и ровно, а порывами. Сам он с головы до пят поэтичен, и, как утверждают ученые, древняя теогоническая поэзия — это и есть первая философия". Треножник Платона — прямой родственник треножника дельфийской пифии, который в первых строках "Пророчеств" заменен бронзовой скамьей. В уединении своего кабинета Нострадамус ощущал присутствие божества, чувствуя себя подлинным наследником древних пророков.