Вадим Эрлихман - Мишель Нострадамус. Заглянувший в грядущее

Среди прочих в местном архиве сохранился донос на Нострадамуса — его написали трое монахов, сообщившие, что в первые годы пребывания в Ажене доктор в их присутствии оскорблял образы Христа и святых. По их словам, однажды на рынке у стен монастыря августинцев один из монахов отливал из свинца фигурки Богоматери и тут же продавал их собравшимся. Увидев это, Нострадамус начал возмущаться и говорить, что монах поощряет идолопоклонство. В другой раз он будто бы заявил, что нужно выкинуть из храмов все иконы и статуи святых. Такая точка зрения была обычной для лютеран, и ее разделяла немалая часть французских интеллектуалов — во всяком случае, пока им за это ничего не грозило. Но со временем власть и церковь, осознав исходившую от протестантов опасность, стали относиться к ним гораздо суровее, и Нострадамусу грозила серьезная опасность. Еще хуже пришлось Филиберу Саразену, который открыто проповедовал лютеранские идеи. Инквизитор Рошето отдал приказ о его аресте, но профессор, предупрежденный друзьями, успел сбежать.

Нострадамус тоже получил вызов на допрос, но эту беду заслонила другая, куда более страшная — в одночасье он лишился жены и детей. Что с ними случилось, сказать трудно. Большинство авторов обвиняет чуму, хотя в окрестностях Тулузы в том году ее случаев не отмечалось. Но чумой (peste) в то время могли называть любую инфекционную болезнь, даже грипп. Торне-Шавиньи упоминает не дошедшие до нас документы, согласно которым после смерти Анриетты ее родители через суд потребовали у Мишеля возврата приданого, обвинив его в том, что он, опытный вроде бы врач, не сумел вылечить их дочь и внуков. Раздавленный горем Нострадамус, которому угрожали разорение, тюрьма, а то и костер инквизиции, предпочел бросить все свое имущество и покинуть город, куда больше никогда не приезжал.

В его жизни наступил второй период скитаний, продолжавшийся без малого шесть лет. О нем мы знаем значительно больше, чем о первом: пророк посетил многие города Франции, Италии и Германии, хотя сам упоминал только о том, что занимался врачеванием в таких французских городах, как Бордо, Тулуза, Нарбонн и Каркассон. Судя по всему, из Ажена он отправился в Тулузу, но вскоре перебрался в Бордо, где, как сказано в «Книжице», однажды выступил экспертом в споре о подлинности двух кусков амбры, доставленных для продажи в аптеку Бодона. Принесший его крестьянин рассказал, что на его глазах лисица проглотила один из кусков и тут же исторгла его сзади. По этому признаку, упомянутому кем-то из древних авторов, Нострадамус догадался, что речь идет именно об амбре — окаменевших выделениях кишечника кашалота, высоко ценимых парфюмерами.

Из Бордо он отправился в Каркассон, а потом двинулся вверх по течению Роны, посетив Баланс, Лион и Вьенн. Следуя дальше на север, он попал в Лотарингию, где провел несколько лет. Один из его ранних биографов, Этьен Жобер, рассказывает анекдот о его визите в лотарингский город Бар-ле-Дюк. Приехав лечить бабушку одного из местных дворян, месье де Флоренвиля, он шел вместе с ним по двору замка, где увидел двух поросят — черного и белого. Зная о его пророческом даре, Флоренвиль спросил, что будет с этими поросятами, и Нострадамус ответил: «Мы съедим черного, а белого съест волк». Желая уличить его во лжи, владелец замка приказал зажарить и подать к ужину белого поросенка, но когда повар собирался его готовить, в кухню вбежал волк и унес поросенка. Чтобы скрыть свою небрежность, повар зажарил черного поросенка и подал его на стол. Не зная этого, Флоренвиль среди ужина ехидно сказал Нострадамусу, что он ест белого поросенка, но тот спокойно ответил: «Не верю». Чтобы рассудить спор, вызвали повара, и он признался в обмане. Легко понять, что перед нами легенда — хотя бы потому, что в те годы Нострадамус был практикующим врачом, не занимавшимся предсказаниями и, конечно, никому не известным в этом качестве.

Около 1543 года он написал вторую из своих сохранившихся работ — «Перевод „Иероглифики“ Гораполлона».

Это сочинение, приписываемое египетскому жрецу IV века нашей эры, истолковывает иероглифы как символические картинки; поверив ему, европейские эрудиты вплоть до XIX века сочиняли глубокомысленные — и совершенно неверные — толкования древнеегипетских знаков. Предполагалось, что эти письмена скрывают в себе тайные знания, поэтому интерес к ним был особенно велик в среде мистиков и астрологов. Он особенно обострился после того, как известный флорентийский гуманист Марсилио Фичино перевел на латынь Герметический свод — сборник мистических трактатов, якобы дарованных человечеству в незапамятной древности египетским богом Тотом, которого греки переименовали в Гермеса Трисмегиста (Триждывеличайшего). «Герметическая» мудрость питает вдохновение оккультистов до сих пор, хотя она имеет античное происхождение и мало соотносится с подлинной традицией Древнего Египта.