Сьюзен и Мэрилин восхищались друг другом. Младшая — сверхъестественной, эльфийской прелестью старшей, ее живостью, ее смехом, ее ночными танцами посреди спальни и смешными рисунками в блокноте.
Старшая — тем, что младшая, в ее 17 лет, уже "серьезная" актриса, готовящаяся сыграть роль Анны Франк.
И Сьюзен Страсберг, и Эми Грин вспоминали, что, отправляясь с той или другой из них прошвырнуться по Нью-Йорку, Мэрилин проделывала один и тот же трюк. В автомобиль садилась, заходила в магазин или кафе "Зельда Зонк" — иногда еще и "беременная", с подушкой под платьем, ради пущей неузнаваемости. А потом, в самый неожиданный момент, подушка, темный парик и очки летели прочь — и миру с озорной улыбкой являла себя "Мэрилин Монро".
Впрочем, обличье Мэрилин в тот год менялось и без маскарада. Она примеряла на себя образ молодой нью-йоркской интеллектуалки, девушки, плюющей на условности, почти "неформалки", как могли бы сказать мы. Обтягивающие короткие платья уступили место джинсам, свободным свитерам, тельняшкам и майкам без рукавов. Она, прежде по нескольку часов ежедневно просиживавшая перед зеркалом, возведшая искусство макияжа в культ и ритуал, теперь обходилась практически вовсе без косметики.
Дональд Спото делает из этого многозначительные выводы: "Перестав являть миру накрашенное лицо, этот плод замысловатых и хитроумных операций, Мэрилин хотела неясным пока способом стать, как говорится, подлинной личностью; и, чтобы достигнуть этого, она все начала с нуля — будто бы до сих пор и не было никакой Мэрилин Монро.
Выполняя эту задачу, Мэрилин очутилась в особо трудной ситуации, поскольку вместо прежней искусственности на свет явилась новая, более утонченная опасность. Артистка считала, что сейчас она уже независима, что наконец она занимается чем-то ради самой себя, а не для того, чтобы удовлетворить других. Это была самая горькая иллюзия в ее жизни".
В этих словах есть немалая доля истины. Но лишь потом Мэрилин почувствует себя запутавшейся в отношениях с приближенными. И почти всех этих людей, справедливо или нет, и она, и другие станут обвинять в желании так или иначе использовать дружбу с кинозвездой в корыстных целях. В начале — середине 1955 года до этого было еще далеко.
"В тот год Мэрилин казалась мне очень свободной, оживленной, полной душевного подъема и ожидания серьезной работы. Ей нравилось то, что она находилась за пределами Голливуда. Это было время, полное обещаний и надежд, и у меня сложилось впечатление, что Мэрилин постепенно берет свою жизнь в собственные руки", — говорил один из нью-йоркских агентов Монро Джей Кантер.
У самой Мэрилин, по всей видимости, было точно такое же впечатление.
Пришло время, и ее допустили до занятий в "Актерской студии". На лекциях и семинарах она тихонько сидела в углу и поначалу казалась товарищам — так было и в "Актерской лаборатории" в Лос-Анджелесе — скованной, зажатой и, может быть, даже слегка туповатой. И тем сильнее было их удивление, когда Мэрилин вдруг показывала, на что способна.
Актер Кевин Маккарти вспоминал: "Это взъерошенное человеческое существо, сидевшее справа от меня, было невесть чем. Но пятнадцать минут спустя, после того как я прервал сцену каким-то справедливо грубым замечанием, я снова взглянул на него и увидел, как из этого ничтожества появляется живая, пульсирующая Мэрилин Монро… Помнится, я смотрел и думал: "Боже мой, это она — она только что ожила"".
На выходные Мэрилин теперь часто перебиралась в дом Страсбергов. Исподволь, постепенно они вытесняли из ее жизни Гринов. "Сирота по призванию" — по меткому выражению Саммерса — нашла себе новую "эрзац-семью". Но пока Монро все еще проводила много времени с Милтоном, Эми и своим любимцем Джошем.
Что же до Наташи Лайтес — вероятно, Мэрилин решила с ней покончить еще до того, как села в самолет, уносящий ее прочь из Лос-Анджелеса. Сперва Наташа ждала, что Мэрилин вот-вот пришлет за ней. Потом — тщетно звонила и писала. Мэрилин либо не отвечала вовсе, либо отделывалась короткими, ничего не значащими фразами.
"Меня отделяют от мисс Монро 3000 миль и кольцо стервятников. Я не знаю, как добраться до нее, и должна сказать, что ситуация страшная", — с горечью и отчаянием писала Наташа Лайтес другой своей ученице и подруге, Элен Альберт.
После семи лет очень непростых, но все же очень близких отношений Мэрилин порвала с Наташей резко и без каких-либо объяснений. Впрочем, уходить, не оборачиваясь, было в ее характере, и Наташа — наверное, самый яркий, но отнюдь не единственный тому пример. В таких случаях Мэрилин казалась целиком выкованной из стали и никому уже не напоминала мимозу. Кто-то объяснял это ее расчетливостью, побуждающей отбрасывать людей, когда они больше не могли быть полезны, кто-то — бесчувственностью, кто-то — психической неустойчивостью и сложностью натуры…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу