Станислав Мыслиньский: Из одного котелка

Рассветало.

Мы ехали, обгоняя части шагающей по дороге или расположившейся на отдых усталой пехоты, группы беженцев. Я смотрел на них с прицепа и не чувствовал уже той тяжести на душе, которую испытывал несколько часов назад там, на берегу речки.

Мы все удалялись от оставленной нами кучи пустых гильз, догорающих остовов фашистских танков и одинокой дикой груши в степи, под которой возвышался холмик солдатской могилы…

Ночь прошла спокойно. Утро разбудило нас далеким грохотом орудий и глухими взрывами бомб. Мы прислушивались к ним с надеждой и вместе с тем с беспокойством. Это части прикрытия наших войск сдерживали наступление противника.

Когда прозвучала команда «Отбой», мы с жадностью набросились на остатки густого супа. Подъехали тракторы. Прицепив орудия, мы забираемся на прицепы и покидаем еще спящую деревню.

Едем в лучах утреннего солнца. Желтая трава, листья деревьев блестят от росы. Проезжаем какой-то почти безлюдный поселок. Разве удержишь в памяти названия всех хуторов, станиц, поселков, оставшихся позади на дорогах нашего отступления?!

— Еще один город оставили, — охрипшим голосом с трудом выдавливает из себя Ваня Гришин.

Никто не пытается начать разговор. Сидим спиной вперед — так лучше, пыль меньше летит в глаза, — поэтому ничего другого не остается, как только смотреть на далекий северный горизонт, на исчезающие из виду селения. Мы оставляем их на произвол врага.

Едем молча. Задыхаемся от пыли, взметаемой гусеницами тягачей. Каждый занят своими собственными мыслями. А впрочем, о чем говорить? То, что мы пережили, мы и так знаем. А что ждет нас впереди — ну что ж, посмотрим.

То, что пережили…

Перечитывая теперь «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945», я невольно задержал свой взгляд на следующем отрывке: «Отошедшие на Дон соединения Южного фронта были очень малочисленны (во многих дивизиях в строю оставалось по нескольку сотен человек) и утомлены отступательными боями… Из-за недостатка авиации войска не прикрывались и с воздуха… Многие соединения потеряли связь со своими тыловыми учреждениями, в результате чего нарушилось плановое снабжение войск боеприпасами, горючим и продовольствием… В таких тяжелых условиях начались оборонительные операции советских войск на Северном Кавказе» [6] История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945, т. 2, стр. 454. .

Предельно кратки и лаконичны страницы истории тех лет. Кстати, вообще трудно передать атмосферу тех дней и ночей, солдатских переживаний, огромного труда и усилий советских людей.

…Батарея заняла оборону на северном берегу Дона, в десяти с лишним километрах восточнее Ростова. В течение трех суток тяжелая артиллерия противника вела беспокоящий огонь. Через равные промежутки времени где-то вдалеке слышался отдаленный гром.

Мы сидели в наспех вырытых укрытиях, ожидая команды открыть огонь. Но сигнала все не было… Боеприпасы, лежавшие в ящиках возле каждого орудия, ждали своего конкретного применения. А фрицы не жалели «гостинцев». В промежутках, когда воцарялась тишина, из поймы Дона доносились тонкое жужжание комаров и робкая перекличка потревоженных стрельбой лягушек.

Вскоре появился противник… Дважды мы отбивали атаки танков и бронетранспортеров, за которыми двигалась гитлеровская пехота. Немцы установили где-то поблизости минометную батарею.

День с самого утра выдался жарким. На небе — ни облачка. Солнце неимоверно пекло, а снаряды противника ложились все ближе и ближе к нам и к окопам пехоты. Страшно хотелось пить, губы потрескались от жажды. Воды вокруг было хоть отбавляй, но в ней плавали теперь трупы…

Вечером поступил приказ командира батареи: «Отбой!..» Широкая лента Дона казалась сонной, мрачной и грозной. Вдали поднималось кровавое зарево. Это горел Ростов.

А потом была ночная переправа через Дон… От взрывов артиллерийских снарядов противника и сбрасываемых фашистскими летчиками осветительных бомб стало светло как днем. Нам кое-как удалось переправиться на другой берег реки. Однако в тяжелой от усталости и волнений голове долго еще звучали рев пикирующих самолетов, взрывы бомб, свист снарядов и раскаленных осколков и отчаянные крики тонущих…

Понтонный мост дрожал и шатался под напором и тяжестью машин и людей. Полки и дивизии переправлялись кто на чем мог — на остатках разбитых плотов, на дырявых лодках, досках и автомобильных камерах… Некоторые бросались вплавь, чтобы как можно скорее оказаться на том берегу. Артиллерийские снаряды все чаще попадали в цель, и поднимаемые ими столбы воды обрушивались на понтонный мост, на плоты, на плывущих людей, лошадей, коров… Несколько зениток остервенело палили вверх… Я помнил, хорошо помнил свою первую переправу в 1939 году. Тогда было гораздо легче, поскольку Сан намного уже Дона, и к тому же он в то время, как всегда в сентябре, после летней жары, немного обмелел. Поэтому мы, солдаты 21-й учебной роты, смогли без особого труда преодолеть эту водную преграду на пути к Перемышлю и Львову. Кстати, таким же образом переправлялись через реку и другие подразделения частей армии «Карпаты». Форсировав Сан, мы создали новый оборонительный рубеж на направлении наступления немецкого 18-го армейского корпуса 14-й армии генерал-полковника Листа. Но теперь от тех мест меня отделяло около тысячи пятисот километров по прямой и свыше двадцати двух месяцев. Но так же, как и там, здесь, на подступах к Кавказу, перед нами был один и тот же враг — фашистские полчища. По случайному совпадению группой армий «А», наступавшей на Кавказ, командовал генерал-фельдмаршал Лист…