Макар Бабиков - Отряд особого назначения

Первые дни разведчики старательно береглись, ходили только в утренних и вечерних сумерках, а пошли к Одежявру — осмелели, уже не боялись рисковать высовываться и днем: они стали совсем короткие, полутемные, солнце не показывалось, а вдобавок туманы да дожди все обволакивали матовой непроглядностью.

Погода стояла промозглая, сырая, наводящая тоску. С неба, прижавшегося вплотную к земле, почти непрерывно моросит мелкий нудный дождь, будто кто-то уселся в небесной выси и распыляет влагу через гигантские форсунки.

И чуть не круглые сутки льет без устали, ни отдыха, ни перерыва. Одежда намокла, сделалась тяжелой, холодит не только на привале, но и на переходах. Не просыхают сапоги, кожа напиталась водой и стала как мокрица. Даже у тех, у кого они еще не протекают, все равно портянки сыреют, ноги будто все время в воде. Разуется боец на привале и с блаженством выставит ступни на воздух, чтобы подышали, чтоб морщинистая от воды кожа просохла, расправилась.

Плащ-палатки набрали в себя столько воды, что сделались как деревянные, стоят колом. Фуфайки разбухли от сырости, стали тяжелыми как панцирные. На привалах больших и малых бойцы поневоле вынуждены садиться или ложиться на источающий влагу мох, на мокрые кустики, на холодные, вороненой сталью поблескивающие камни.

Ни разу не развели костра. В таком походе никто не только заикнуться, но даже и помыслить не посмел, что можно погреться у огня, подсушить одежду, подогреть воду. Ели все время всухомятку.

На одном из привалов Роман Козловский, развязав рюкзак, сказал:

— Коля, сухари у меня почти все раскрошились в труху, придется заталкивать их в рот пригоршнями.

— Я сложил их на банки, все целенькие, но заплесневели, их и есть не захочешь, — развел руками Даманов.

— Худо без сухарей, да еда эта на таком походе слабовата, вклинился в разговор Волошенюк. — На холоде, в мокрети да уже пятые сутки под открытым небом харч не тот.

— Я на прошлом привале съел банку консервов, а она была на сутки. Что от нее толку… Ведь рыбные… Лучше бы мясные, да и колбаска пригодилась бы…

Надо доложить командованию, пусть подумают, а на этом пайке ходить трудно. Вернемся в базу — доложу комиссару, — заявил Иван Фомин, назначенный политруком группы.

— Ты, Ваня, и об обмундировании доложи, тоже ведь не все годится. Что-то стоит подыскивать по здешней погоде да по этим камням, кустам и болотам более подходящее, — посоветовал Фомину Гриша Чекмачев, давний товарищ по службе — еще с кронштадтских и соловецких времен.

— Ребята верно насчет еды говорят, — сказал Вася Кашутин. А я еще об одном думаю. У меня полная фляга водки, весь поход ее таскаю, ни разу языком не лизнул. Я на нее не падкий и в базе-то редко оскоромлюсь. И другие ее в рот не берут, все бережем на крайний случай. Выдавали бы спирт — все легче носить.

Практичный, много изведавший в жизни старшина Кашутин вес водки подсчитал. Он же заметил, что неважно ребята маскируются.

— Следы на марше оставляем, привал после нас заметен, даже сосчитать можно, сколько сидело.

— Эка важность! — отозвался Волошенюк. — Дождями все смоет. Который день не перестает…

— Такие суждения вредны, — перебил его командир группы Николаев, — вам надо принимать советы, а не отбояриваться от них. Старшина не в первый поход идет, лучше нас знает. Меня тоже в финскую кое-чему научило. Финны следопыты хорошие. Они все ваши промахи заметят. Молчать научились — оружием, банками, дисками к пулеметам иногда гремим. И еще. На базе я вам говорил, а здесь вынужден снова напомнить. Когда уходили с прошлого привала, я вернул Козловского, чтобы упрятал осторожно в землю окурок, он забыл его на камне. А ведь самокрутка из газеты, из нашей, из русской. И еще. Верно, по мокрому торфу да по глине пройти и не оставить след непросто. Ступайте след в след, затаптывайте, труднее разобраться, чьи и сколько следов. Это уж там, где идем без тропинки. Все дозорные должны выбирать путь по кромке гранита, и там мох надо стараться не тревожить, не наступать на него. По камню идти тяжело, ноги бьет, но следов меньше. А нам это и важно…

— Поняли, товарищ младший лейтенант, учтем, — согласились ребята.

На последнем привале перед Одежявром на вахту в дозор заступил Иван Поляков. Группа укрылась от ветра в узкой щели, проточенной потоками воды за многие тысячелетия. Наверху, на открытом пятачке, Поляков, обдуваемый пронизывающим сырым ветром, залег с биноклем: водит им то в одну, то в другую сторону.