Александра Толстая - ДОЧЬ

Большой пласт «тюремных записок» Александры Львовны — этюды о житии истинных интеллигентов, трагически вписывавшихся в «переворотившуюся» Россию. Тем самым она коснулась коллизии «интеллигенция и революция». Ею воскрешены облики тех, кто вопреки неблагоприятной общей обстановке, засилью Шариковых небросал поста и делал все возможное, дабы «не погибла русская культура, уцелели кой–какие традиции, сохранились некоторые памятники искусства и старины, существуют еще научные труды, литературные изыскания». Среди них и именитые ученые, и образованные дамы из «бывших», и скромные яснополянские учителя и др. Воскрешены в книге также и облики тех, кого власти зачисляли во вражеский стан зачастую без достаточных оснований, арестовывали, судили, заключали в лагеря, ссылали, высылали из страны.

Александра Толстая наряду с другими эмигрантами рассказала правду о трагедии русской интеллигенции, наглядно и в деталях воспроизвела тюремную антижизнь, раскрыла тайну существования уже в раннюю послереволюционную пору Гулага, пусть и не столь чудовищного, как сталинский, но обрекавшего человека на неволю, физические и нравственные страдания. Повествование, сотканное из множества мини–новелл, событий большой значимости и сугубо личных, охватывающее «войну» и «мир», передает дыхание, «шум и ярость» судьбоносного для огромной страны времени. Оно мозаично и вместе с тем панорамно.

Японо–американский раздел книги переносит нас совсем в другое пространство, в другие миры, В нем явственно проступают элементы путевого очерка, он может быть поставлен в один ряд с традиционными для русской литературы «Письмами русского путешественника».

У Александры Толстой зоркий взгляд, поразительная наблюдательность, непредвзятое восприятие, умение передать доселе неведомую ей действительность в многоцветий красок, с ее особенным колоритом, при этом многогранно, материально осязаемо. Образ страны возникал из картин природы, гула голосов людей различных слоев общества, с разным образом жизни, с разной психологией, религиозными верованиями, умонастроениями.

Воспоминания Александры Львовны по сути своей, конечно, художественная автобиографическая проза: она сама выступает здесь не в роли хроникера, бесстрастного регистратора фактов, а как активное действующее лицо, мыслящее и эмоциональное, со своей диалектикой души, постигающей свою жизнь и жизнь окружающих ее не фрагментарно, а как нечто целостное, в контексте эпохи. У автора своя оригинальная стилевая манера, своя поэтика, суть которой выражена в названии самой сумрачной ее книги «Проблески во тьме». Оно отражало унаследованную от великого мастера концепцию личности, изначально и извечно доброй, способной и среди «тьмы» нравственно воскреснуть, очеловечиться. Характерна глава «Латышка», где в истории просветления выдрессированной надзирательницы, неодушевленной, с «деревянным лицом, деревянным голосом, деревянными движениями», раскрывается чудо прорыва «тьмы» «проблесками» человечности. Александра Толстая не случайно ввела в свои мемуары эпизоды с солдатом, тюремным вахтером, чиновником, американским фермером, в которых вдруг пробуждается душа. Это вносит в книгу напряженность, динамизм, веру в преодоление «тьмы», зла, в силу духа.

В воспоминаниях Александры Толстой немало героев добрых помыслов и добрых дел, с которыми она встречалась дома и на чужбине. Так она утверждала реальность гуманного идеала всеобщего братства, толстовского идеала «любовной ассоциации людей».

Записки младшей дочери, отличающиеся живой, легкой, свободной манерой изложения, мастерством жанровых сцен и индивидуального портрета, богатством словесной палитры, — вне всякого сомнения, факт литературы. Испытала она себя и в собственно художественном творчестве: в 1942 году в трех номерах нью–йоркского «Нового журнала» началась публикация ее романа «Предрассветный туман», но, как явствует из редакционного сообщения: «А. Л. Толстая не успела доставить для настоящей книги очередных отрывков «Предрассветного тумана»» [22] Новый журнал. 1942. № 4. , продолжения не последовало, и полный текст его неизвестен. Начальные главы свидетельствуют, что это произведение безусловно интересно своим содержанием, избранной коллизией и типом главного героя Дмитрия Ртищева. Знание реалий эмигрантской жизни, ее проблем позволило автору высветить весь трагизм беспросветного, мнимого, эгоистического, лишенного общезначимого смысла существования изгнанника, оторванного от родины, от почвы, от своего народа. Есть основания предполагать, что прототипом Дмитрия Ртищева послужил Илья Толстой, — настолько сходны их профессиональные занятия, черты характера, внутрисемейные отношения. В романе «Предрассветный туман», пусть и незавершенном, ощутимо воспроизведена специфическая атмосфера эмигрантского бытия, тревожная, нервозная и суетная.