Максим Чертанов - Эйнштейн

О том, в какого Всевышнего верил или не верил Эйнштейн, мы еще много будем говорить, но вот один прелюбопытнейший момент. В 1927 году банкир из Колорадо спросил его, верит ли он в Бога. Сохранился черновик ответа: «Я не могу представить себе персонифицированного Бога, влияющего на поступки людей и осуждающего тех, кого сам сотворил… Не могу сделать этого, несмотря на то, что современная наука ставит под сомнение — в известных пределах — механическую причинность». Он в одной фразе связывал Бога и квантовую механику — то есть, по его мнению, теории Гейзенберга и Борна предполагали существование некоего Бога, который по своей воле управляет прыжками электронов?! Или механическая причинность — или персонифицированный Бог, третьего не дано? Не здесь ли крылось (отчасти) его отвращение к квантовой теории?

Пайс пишет, что Борн воспринял отношение Эйнштейна к квантовой механике как тяжелый удар. «Так, Сэмюэл Гаудсмит [29] Сэмюэл Абрахам Гаудсмит (1902–1978) — американский физик. рассказал мне о своем разговоре с Эренфестом, который состоялся (насколько он помнит) в середине 1927 года. Эренфест со слезами на глазах говорил, что ему пришлось делать выбор между позициями Бора и Эйнштейна, и он не мог не принять сторону Бора… У многих других реакция Эйнштейна также вызвала тяжелое чувство; у некоторых возникло ощущение, что их в самый разгар сражения покинул обожаемый вождь».

На Рождество 1926 года Эйнштейн в Берлине познакомился с Фрейдом; друг другу понравились, но с оглядкой. Эйнштейн не поверил в теорию «вытеснения в подсознание». Лишь много позже, 21 апреля 1936 года, он написал Фрейду: «Недавно, однако, я имел возможность слышать о нескольких случаях, которые сами по себе не слишком важны, но, по моему суждению, исключают любую другую интерпретацию, кроме той, что дает ваша теория… Я был восхищен, столкнувшись с ними, поскольку всегда испытываешь восторг, когда красивая концепция оказывается совместимой с реальностью». По словам Ганса Альберта, Эйнштейн советовался с Фрейдом по поводу Эдуарда, но неизвестно, попал ли Эдуард к Фрейду на консультацию. Сам Эйнштейн, отвечая в 1927 году психотерапевту из Дрездена на предложение подвергнуться психоанализу, написал: «Предпочитаю оставаться непроанализированным и темным».

Темное — это, в частности, его отношение к старшему сыну, в котором они выступали единым фронтом с Милевой. 23 февраля, Милеве: «Я делаю все возможное, чтобы убедить его, что женитьба на ней — сумасшествие. Но он зависит от нее, он у нее под каблуком». И — Гансу: «Она хищница, соблазнила тебя, а ты считаешь ее воплощением женственности. Это типичный способ для женщин определенного сорта привязать к себе мужчину, который не от мира сего. (Когда это практичный Ганс Альберт был не от мира сего?! — М. Ч.) И когда ты с ней разойдешься, не прибегай ко мне жаловаться». Когда же он понял, что сын поступит по-своему, стал писать ему еще более оскорбительные письма, категорично требуя не иметь детей от «этой». Сам Ганс Альберт сказал однажды: «Возможно, единственный проект, от которого он отказался, был я. Он пытался давать мне советы, но скоро понял, что я слишком упрям и что это лишь пустая трата времени».

В Берлине по-прежнему было небезопасно и журналисты одолевали; к телефону подходила только Эльза, горничная всем отвечала, что хозяина нет дома. Но один все же пролез — тихий, смущенный, но настойчивый: Дмитрий (Давид) Иоаннович Марьянов, родом из Винницы (родился 1 января 1889 года). В Берлине он был представителем Московского общества драматургов и композиторов и при советской торговой миссии руководил отделением кинопроката. Наговорил комплиментов, клялся в любви к Толстому и Достоевскому, приносил Эльзе конфеты и билеты в театр. Он описан в мемуарах поэта Рюрика Ивнева: авантюрист, был ранее женат, «необычайная кошачья мягкость сочеталась с большой жестокостью. Он со всеми соглашался, всем поддакивал, но делал по-своему». Сразу сказал, что мечтает написать биографию Эйнштейна, и на всякий случай начал ухаживать за Марго — хорошенькой, но застенчивой; ее считали почти дурочкой, и, кроме скульптуры и живописи, она мало чем интересовалась. Родителям Марго это ухаживание не нравилось. Эльза называла Марьянова «цыганом». Он в мемуарах ей отплатил: «Ее материнский инстинкт граничил с ненормальностью… она управляла дочерьми по своему произволу». Тем не менее в доме он почти поселился, став чем-то вроде порученца.