В общем и целом мы отчасти возвращаемся к стратегиям и методам дописьменных и докапиталистических времен. У древнегреческих философов, к примеру, не было кабинетов и классов – они прогуливались со своими учениками по рощам Академии. Затем Александрийская библиотека стала точкой стационарного накопления, средоточием уникального сообщества и местом, где должно было находиться ученому. Сегодня Александрийскую библиотеку нам заменила сеть, а мобильные беспроводные соединения снова позволяют ученым прогуливаться – но без потери доступа к необходимым им ресурсам. Это, конечно, не слишком хорошо сочетается с некоторыми крупными, окаменевшими фрагментами западной философской традиции. Приверженцев Хайдеггера, возможно, по-прежнему волнует оппозиция «странствовать» (wandem) и «обитать» (wohnen). А если принять постулат Гегеля о том, что, окружая себя материальными ценностями, мы запечатлеваем свое присутствие в мире (книги святого Иеронима не только обеспечивали его нужды, но и определяли его самого), тогда цифровая дематериализация и сетевой доступ не сулят нам ничего хорошего. Но, вероятно, это говорит лишь о том, что и гиганты мысли тоже продукты своего времени, и иногда они слишком торопились возвести в вечный принцип свой опыт существования в спокойном уюте буржуазной гостиной 12.
Инструментом разграничения и специализации на более высоком уровне уже давно стало зонирование земель. Иногда это просто голос здравого смысла, как, к примеру, в случае разнесения жилых районов и вредных производств. Однако зонирование используют и для обеспечения куда менее привлекательных форм изоляции. К тому же остается все меньше причин подразделять нашу деятельность на отдельные блоки вроде работы, развлечений и личной жизни, когда все они обеспечиваются одними и теми же беспроводными портативными устройствами и когда такое ненавязчивое электронное совмещение не мешает деятельности окружающих. Таким образом, возникает новая возможность вернуть себе утраченное «право на город», которое Анри Лефевр ярко определил в категориях неоднородности, а не одинаковости, встречи, а не разделения, и одновременности, а не последовательности, и которому, на его взгляд, угрожает «дискриминационная и сегрегационная организация» 13. Создатели градостроительных планов теперь могут двинуться в направлении того, что Лефевр назвал «диверсификацией пространства», благодаря которой «функциональные различия утратят свое (относительное) значение».
В англо-американской культуре 60-х годов аналогом призывов Лефевра вернуть себе право на город стала провокационная концепция «не-плана», выдвинутая в наделавшей шума статье Рейнера Бэнэма, Пола Баркера, Питера Холла и Седрика Прайса в журнале New Society 14. Ее авторы без обиняков заявляли, что «наиболее строго спланированные города – вроде Парижа Оссманна и Наполеона III – почти всегда были самыми недемократичными», и задавались вопросами: «А что, если бы не было никакого плана? Что бы делали люди, если бы их выбор не был ограничен?» Это вполне соответствовало актуальной для архитектуры того времени тенденции совмещать обеспеченные всеми необходимыми службами и удобствами мегаздания с модульными и сменными архитектурными элементами, конфигурацию которых могли определять сами обитатели. Достаточно упомянуть такие теоретические построения, как «основания» Джона Хабракена 15, «мобильная архитектура» Ионы Фридмана 16и «подключаемые города» Питера Кука. Идеи эти отразились и в более прагматичных архитектурных экспериментах вроде приспосабливаемых «ковровых» домов 17и зданий, которые изначально подразумевают возможность последующего добавления площадей или изменения функций 18.
В этих стратегиях наглядно отразился потенциал гибкости и свободы выбора, но большинство из них так и не были воплощены. Крупномасштабная физическая перепланировка архитектурного пространства в соответствии с изменившимися потребностями – это по-прежнему медленный, громоздкий и дорогостоящий процесс. Более того, пригодное для обитания пространство по-прежнему дефицитный ресурс, а возможности физической перепланировки не играют существенной роли в решении проблем распределения и согласованного использования жилья. Зато сторонники «не-плана» заметили альтернативное решение в том, что тогда называлось «кибернетической революцией». Они писали: «Суть нового положения в том, что теперь мы способны управлять несоизмеримо большими объемами информации, нежели до сих пор считалось возможным, – и прежде всего информацией о последствиях определенных действий для функционирования системы». Проектирование издавна зависело от «простейших, прикинутых на глаз критериев», которые со временем начинали восприниматься как «вечные ценности, подобные скрижалям Завета». Сегодня, заключали авторы, «физическое планирование, как и любое другое, должно производиться как максимум путем установления рамок для принятия решения, в которые потом сможет уложиться как можно больше объективной информации». Иными словами, информационная инфраструктура приспособлена для динамичного принятия решений куда лучше, нежели физическая мегаструктура. В вопросах приспособляемости чувствительное программное обеспечение даст фору даже самым приспосабливаемым материальным объектам.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу