Елена Грицак - Помпеи и Геркуланум

К. Брюллов. «Последний день Помпеи». Фрагмент, 1830–1833

Подобно многим другим, дядя лег на разостланный парус и попросил холодной воды. Огонь и запах серы, возвещавшие о приближении огня, обратили других в бегство, а его подняли на ноги. Он встал, опираясь на двух рабов, и тут же упал, потому что от густых испарений ему перехватило дыхание и закрыло дыхательное горло: оно у него от природы было слабым, узким и часто болело.

В огромной черной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, но только небывалой величины. Спустя несколько часов туча стала спускаться на землю, покрыла море, опоясала и скрыла остров Капри, унесла из виду Мизенский мыс. Падал пепел, но сначала редкий. Оглянувшись, я увидел, что на нас надвигается густой мрак, подобно потоку, разливавшийся по земле».

Испуганный юноша предложил спутникам свернуть, пока их не задавила толпа. Затем все оказались в темноте, похожей на ту, что бывает в комнате, когда резко выключается свет. Беспомощные люди слышали женские крики, голоса мужчин, детский плач: одни звали родителей, другие – детей, жены искали мужей, а те во всеобщей свалке не могли отыскать жен. Быть может, в тот момент жители поняли, что гибель неизбежна. По словам Плиния, «они оплакивали собственную смерть, скорбели о гибели близких, некоторые в страхе кричали о том, чтобы скорее умереть, многие воздевали руки к богам, но большинство утверждало, что их нет и в мире наступила последняя вечная ночь. Когда чуть посветлело, мы увидели, что это не рассвет, а приближающийся огонь. Он остановился вдали, и вновь наступила темнота. Пепел посыпался частым, тяжелым дождем. Мы все время вставали и стряхивали его, иначе нас бы накрыло и раздавило его тяжестью. Мрак наконец стал рассеиваться, превращаясь в дым и туман. Скоро настал настоящий день, и даже блеснуло солнце, но желтоватое и тусклое, как при затмении. Глазам онемевших в ужасе людей окружающий мир предстал совсем другим. Все было засыпано, словно снегом, глубоким пеплом». Письмо Плиния завершалось словами: «…Я передал все, при чем присутствовал сам и о чем услыхал от тех, кто хорошо помнит, как все было».

Слабый дневной свет вернулся на третий день после начала извержения. Тело Плиния Старшего нашли на берегу: ученый лежал полностью одетым, без каких-либо повреждений и более напоминал спящего, чем умершего. Через двое суток над Кампанией вновь сияло солнце и голубело небо, но Помпеи и Геркуланум уже перестали существовать. Поля счастливого края покрылись лавой и пеплом, строения превратились в руины. Мертвую тишину не нарушали ни человеческие голоса, ни лай собак, ни пение птиц. В живых остался только Везувий, над вершиной которого, как и в начале трагедии, курился тонкий столб дыма.

Вскоре после того, как вулкан затих, уцелевшие жители возвратились на место трагедии. Люди откапывали дома, пытаясь найти останки погибших родственников, наиболее ценные вещи, инструменты, необходимые для обустройства на новом месте. Более глубокое проникновение проводилось на форуме, где находились основные ценности. По распоряжению городских властей с главной площади выносили произведения искусства, фрагменты архитектурного декора, статуи богов, императоров, знаменитых граждан.

Со стороны римского правительства никаких реальных мер по оказанию помощи пострадавшим предпринято не было. Император Тит назначил сенаторскую комиссию, которая осмелилась пренебречь указом, позволявшим «использовать для возрождения Кампании имущество погибших, если у них не имелось наследников». Улицы и дома остались под пеплом, а уцелевшие жители нашли приют в других городах Италии. Прошли годы; израненная земля покрылась слоем почвы, в пустынной долине вновь зазеленели луга и зацвели сады. Спустя несколько веков погибшие города уже никто не вспоминал. Отголоском былого процветания края служило название местности – La citta, но слово «город» в обозначении безлюдного урочища воспринималось как насмешка.

«Я затрудняюсь назвать какое-либо явление, которое было бы более интересным…» – простодушно заметил Иоганн Вольфганг Гёте о гибели Помпей. В начале XIX века странное высказывание немецкого мыслителя не казалось кощунством. Он повторил мнение многих своих современников, которые видели в природной драме всего лишь удачу для науки. Действительно, ничто, кроме пепла, не могло законсервировать целый край, сохранив его в первозданном виде. Практически мгновенно окаменевшие города застыли в пору расцвета и воскресли через 17 столетий, преодолев законы времени, жизни и смерти. С началом раскопок полузабытая трагедия стала яснее, постепенно обозначились детали катастрофы, сообщения древних авторов дополнились осознанными знаниями. Добытые из руин предметы давали возможность наглядно представить размах катастрофы, ее внезапность и необратимость последствий.