Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

В церкви находился роскошный иконостас со старинными иконами, к зданию примыкала высокая, единственная в Москве колокольня с 48 отверстиями-слухами. Не исключено, что такое богато украшенное строение было выстроено благодаря помощи самого царя Алексея Михайловича, так как церковь была приходской для Милославских, из рода которых вышла первая жена его — Мария Ильинична. В этой церкви до ее разрушения сохранялось около 40 надгробных досок князей Милославских. Тут был погребен и князь Иван Матвеевич, вдохновитель восстания стрельцов, которые убили многих из рода Нарышкиных. Петр I приказал выкопать его прах и перевезти на повозке, запряженной свиньями, в Преображенское, положить под помостом с плахой, на которой казнили стрельцов, так чтобы кровь их стекала на прах.

Дом П. А. Румянцева-Задунайского. 1832 г.

Рядом с церковью, с левой стороны, если смотреть с улицы, стоял греческий храмик, означавший погребение боярина А. С. Матвеева, на котором было начертано: «[1682 года Мая 15-го] в смутное времиа от воров и бунтовщиков убиен бысть раб божий шестидесятилетний страдалец скончався мученически ближний болиарин Артемон Сергеевич Матвеев. Три дни пребыв в царствующем граде Москве свободився из общаго соблюдения и из заточения ис Пустоезерского острогу в 4 день, убо скончася венцем страданиа. Поживеж всех от рождениа из своего 57 лет. Погребен бысть месяца тогож в 18 день на память святых мученик Петра и Дионисия и иже с ними».

Сначала там было небольшое памятное сооружение в виде домика, которое заменил в 1821 г. потомок Матвеева граф Николай Петрович Румянцев (архитектор А. Ф. Элькинский). Здесь же погребли и жену, и сына, и внуков боярина. Как церковь, так и памятник, в котором советские власти на могилах устроили коммунальную квартиру, снесли зимой 1935 г.

Дворец Н. П. Румянцева сохранился — он находится на углу Маросейки и Армянского переулка (№ 17). Пышная декорация его относится к 1880-м гг., когда он принадлежал купеческой семье Грачевых, а выстроил его (проект приписывают В. И. Баженову) в 1780–1782 гг. М. Р. Хлебников, ко ломенский купец 1-й гильдии, ставший подполковником и приближенным к фельдмаршалу П. А. Румянцеву, которому он продал дом в 1793 г. за немалую тогда сумму в 120 тысяч рублей. Теперь тут посольство Белоруссии.

Дом № 1 в начале Армянского переулка был построен в 1901–1905 гг. архитекторами П. К. Микини (угловая с Кривоколенным переулком часть) и В. А. Властовым (часть по Армянскому переулку).

Тут в начале XVIII в. владельцем числился отставной прапорщик Григорий Лачинов из старого дворянского рода, и многие из их рода, как было отмечено в «Общем гербовнике Всероссийской империи», «за службу и храбрость пожалованы поместьями и на оныя грамотами. Равным образом и другие многие сего рода Лачиновы Российскому Престолу служили дворянския службы в разных чинах и жалованы были от Государей поместьями». Лачиновы были владельцами здесь до перехода двора в 1782 г. к графу Александру Францевичу Санти в качестве приданого за его женой Елизаветой Васильевной, урожденной Лачиновой.

Графы Санти появились в России в начале XVIII в., они «как в свидетельстве от герцога савойскаго Карла Эмануила, данном двум братьям Санти, показано, поколение свое ведет от города Александрии, и 1417 г. по привилегии герцога миланскаго объявлена нетокмо благородною, но и присвоена к герцогскому дому».

Петр I пригласил его в Россию и по указу от 12 апреля 1722 г. назначил для «отправления геральдического художества». Он стал заниматься созданием гербов и для дворянства, у которого их и в заводе не было, и для многих русских городов, в частности для Петербурга.

Граф В. А. Санти в 1831 г. продал дом Е. Л. Тютчевой, матери известного русского поэта, и семья ее жила здесь до ноября 1840 г. Федор Тютчев тогда находился за границей, и сюда приходили его письма из Баварии, где он служил в русском посольстве на незначительных должностях. Основным для него было то, что он находился в центре европейской культуры, и, как писал автор его биографии И. С. Аксаков, «переехав за границу, Тютчев очутился у самого родника европейской науки: там она была в подлиннике, а не в жалкой копии или карикатуре, у себя, в своем дому, а не в гостях, на чуждой квартире. Окунувшись разом в атмосферу стройного и строгого немецкого мышления, Тютчев быстро отрешается от всех недостатков, которыми страдало тогда образование у нас в России, и приобретает обширные и глубокие сведения».