Архимандрит Августин (Никитин) - Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга

Он – отец великой княгини Александры Федоровны, годом ранее сочетавшейся браком с великим князем Николаем Павловичем. Великокняжеская (а позже императорская) чета 17 апреля 1818 г. была обрадована рождением сына, Александра Николаевича. Поскольку среди следующего поколения «Павловичей» никаких других реальных наследников тогда (да и позже) не имелось, то современники увидели в появившемся на свет младенце будущего царя, что и совершилось в действительности, – позже он стал Александром II.

О намеченной поездке в Россию сообщалось еще весной, а после 17 апреля у Фридриха-Вильгельма III появился серьезный повод навестить родную дочь, подержать на руках внука и обсудить политические дела со своим новым родственником – русским царем. О событиях тех дней много писали газеты, но наиболее подробную картину дают камер-фурьерские журналы. Вот как описывается там торжественный въезд двух монархов со своими свитами в Санкт-Петербург 22 июня 1818 г.: «…Для сего ж церемониального въезда войска в Параде расставлены были лейб-гвардии и других полков конные и пешие следующим порядком, начиная от Московской заставы на Обухов мост, по Фонтанке к Аничкову дворцу, по Невскому проспекту и вокруг Дворцовой площади к Зимнему дворцу по одной только левой стороне. <���…> Как скоро изволили въехать в город за Московскую заставу, тогда началась пушечная пальба из поставленных на поле артиллерии и из Санкт-Петербургской крепости, а при церквах в городе произведен колокольный звон. <���…> От поставленных войск при игрании музыки везде была отдаваема воинская почесть, как от войск, так и от народа восклицаемо ура! И прибыть соблаговолили в Казанский собор, где по благополучию их приезда отправляем был митрополитом Михаилом с придворным духовенством благодарственный молебен…» [838]

В богатой ризнице собора хранились священные сосуды (парижской работы), пожертвованные императором Александром I в 1815 г., после триумфального возвращения в Россию. В соборе хранились «памятники русской храбрости» – трофеи Отечественной войны 1812 г.: 114 знамен, 28 ключей от покоренных крепостей и городов и маршальский жезл Даву, отбитый 5 ноября 1812 г. [839]

В 1824 г. в Петербург приехала уже упоминавшаяся выше графиня Шуазель-Гуффье; здесь она посетила главные храмы российской столицы. Судя по воспоминаниям графини, Казанский собор произвел на нее особенно сильное впечатление. «Я посетила чудную церковь Казанской Божией Матери, которой справедливо восхищаются: с внешней стороны – величественной и благородной архитектурой, а с внутренней стороны – массой заключающихся в этой церкви золотых и серебряных предметов, ослепляющих глаза; сияющий вид храма напоминает некогда существовавший в Лиме храм Солнца» [840], – писала она.

Как и де Местр, графиня Шуазель-Гуффье – современница исторического события, весть о котором она получила именно в Казанском соборе. Известие о смерти императора Александра I, скончавшегося в Таганроге, пришло в Петербург в то время, когда в соборе служили молебен о его здравии. «Молебен еще не кончился, как Великий Князь Николай получил последнее печальное известие, – пишет графиня, присутствовавшая в храме за богослужением. – Он вошел в церковь, и всех поразила быстрая перемена в его лице, расстроенном печалью. Он не хотел и не мог нанести сердцу матери столь страшный удар и помнил, что одна религия способна смягчить его. Все заметили, что митрополит пошел навстречу императрице, неся в дрожащих руках Распятие, покрытое черным флером… По его медленной и торжественной поступи, по тому вечному знамению страдания, которое было в его руках, несчастная мать догадалась, что выпало на ее долю, и, подобно Матери Господа нашего, бессильно упала перед Распятием. Какая тяжелая сцена, какая картина для великого художника! Внутренность удивительного Казанского собора, блиставшая золотом и огнем; служитель Церкви в богатом облачении, всем существом своим выражавший неотразимую и тихую скорбь, таинственный свет храма, смешавшийся со светом свечей; еще курившийся ладан перед алтарем; эта смена радостной молитвы скорбью, – какой сюжет для нового Рафаэля! Сколько материала для великого произведения искусства!» [841]

Эти строки перекликаются с дневниковой записью графа Ф.В. Ростопчина (или Растопчина, 1763–1826), современника тех событий: «Когда 27-го было получено в Петербурге известие, что государю лучше, служили благодарственный молебен. Императрица Мария была в Казанском соборе, и во время служения молебна пришло известие о смерти. Ей сделалось дурно; видя ее в этом положении, великий князь Николай Павлович также лишился чувств» [842].