Эвенкийские сказки

Кукушка своих детей учит:

— Спойте, мои детки, как я пою…

Птенец, которого утка вывела, крылышками захлопал, клюв открыл:

— Кря!.. Кря!..

Птицы засмеялись, кукушка опечалилась.

Птенец, которого куропатка вывела, крылышками захлопал, запищал:

— Пиф-пиф-пиф!..

Птицы опять засмеялись, кукушка еще больше опечалилась. Смотрит на последнего своего птенца, на него надеется.

Птенец, которого ворона вывела, крылышками захлопал, открыл клюв:

— Кар! Кар!

Птицы смеются, над кукушкой потешаются, а она от горя плачет, птенцам своим говорит:

— Эко, мои детки непонятливые. Слушайте, как я весело пою!

А сама плачет, слезы на траву капают.

Смотрит, дети от нее полетели: один к утке, второй к куропатке, третий к вороне. От такого несчастья у кукушки горло перехватило. Взлетела она на куст, клюв открыла, от горя слез заикается:

— Ку-ку! Ку-ку!

И стала кукушка вечной заикой, печально кукующей… Это она о детях печалится, о них стонет, жалобно кукует.

Стали на охоту собираться. Луки взяли, стрелы начистили. Мяса много сварили, костный мозг ребятам дали; сами сырые почки поели. Кости хотели щенку дать.

— Где щенок?

— В лес убежал, на дерево тявкает.

— Лес-то где?

— Весь выгорел.

— Огонь куда ушел?

— Снегом покрылся.

— Снег-то где?

— На солнце растаял.

— Солнце-то где?

— У сестры гостит, тучей покрылось.

— Туча где?

— Ветер унес.

— Ветер-то где?

— Караван оленей шел, на большом гылгене-быке Батканай ехал, ветер в брюхо тому гылгену-быку залетел.

— Где тот гылген-бык?

— Добеги-ка до края земли без унтов. Там его догонишь.

Кончилась.

Сошлись два охотника: старый и молодой. А день хороший был. Тихо. В такую погоду сохатый скрип снега слышит и запах чует. Только опытный охотник его добыть может.

Завели они разговор. Дело до спора дошло — кто из них хороший охотник? Третий к ним подошел. Говорит:

— Я сохатого заметил. В снегу лежит. Лучшим охотником тот окажется, кто к нему на выстрел подползет, рукавицу оставит и обратно вернется. А второй пусть ту рукавицу назад принесет.

Спорщики согласились. Старый охотник первым отправился. Вот уже сохатый виден стал. Лежит. Глаза закрыты. Жвачку жует. Не слышит. Охотник оставил рукавичку и обратно двинулся.

Пополз молодой. Рукавицу ту в зубы взял и назад. А сохатый все дремлет.

Оба охотника хорошими оказались.

Жил у Зеленого ручья заяц. Звали его заяц-врун. Почему так звали — никто не знал. Однако иные догадывались, но молчали.

Однажды выбежал заяц-врун на полянку и замер. Сидят рядом медведь, волк, лиса и рысь.

От страха у зайца-вруна сердце словно оторвалось. Дрожит он. Не чует: бьется сердце или совсем остановилось. Ноги отнялись у зайца-вруна. Нет сил бежать. Стоит, как пень, смотрит на зверей. А звери разговаривают. Не замечают его.

Вот слышит заяц-врун: спорят между собой звери. Медведь говорит:

— Всех трусливее у нас в тайге рысь…

Рысь фыркнула. Глаза у нее зелеными огоньками загорелись. У зайца-вруна ноги подкосились. А медведь спокойно говорит рыси:

— Зачем сердишься, рысь. Я ведь только пошутил…

Тогда вмешался волк:

— Хоть и хитра сестрица-лиса, а труслива!.. Ой, как труслива!

Лиса вскочила, как ужаленная:

— Я?! Да ты сам старый трус! Не ты ли едва-едва убежал от черного кабана?

Волк притих. Лиса разошлась:

— Среди нас, зверей, я почитаю только хозяина тайги — дедушку медведя.

Медведь важно огляделся. Но лиса — вот тут-то она и проболталась — сказала:

— Да и хозяин тайги, как увидит двуногого с палкой за плечами, бежит без оглядки…

Звери переглянулись. Медведь рассвирепел.

Заяц-врун забился в траву. Лежит, как мертвый.

Худое могло случиться. Спасла ворона. Сидела на сучке, крикнула:

— Вы ищете труса? Вот он!

И показала черным крылом на зайца-вруна.

Звери заухали, заревели.

Заяц-врун шарахнулся в кусты. Припустил без оглядки. Лиса вскочила на пенек, говорит: