игумен Варлаам - Кампан (сборник)

С кем-нибудь из сестёр он выходил во двор играть в песочнице. Они строили песчаные города, ездили по песчаным дорогам, пекли песочные куличи. Когда они возвращались домой, мама возмущалась чумазостью дочери, ставя ей в пример младшего брата. Голубенькая его рубашка в белую клетку оставалась чистой. Тёмно-синие шорты тоже не приобретали песочных оттенков. Только гольфы нужно было вывернуть наизнанку и вытряхнуть из них песок, чтобы завтра снова надеть.

Такой вот чистенький и послушный жил на белом свете мальчик. А был он таким потому, что все его любили.

Мальчик тоже любил всех и даже всё… Не любил он только варёную капусту в супе. Обычно съест бульон, сцедит его ложкой, а всю капусту старательно придвинет к краю тарелки. Да так тщательно избавлялся от капусты, что ни одна полоска не попадала в его ложку. Ну что, казалось бы, за трудность проглотить кусочек вываренной капусты?! Ан нет! Не могли уговорить его ни мама, которую он всегда слушался, ни папа, который воспитывал собственным примером (и тарелка из-под щей у него всегда оставалась чистой), ни братья с сёстрами. Впрочем, последние сильно и не уговаривали.

Так жил на белом свете мальчик. Жил-жил, а потом как-то незаметно умер.

Жил на белом свете мальчик. Это был не какой-нибудь маленький мальчик, который только и мог, что играть в игрушки и взрослых людей. Это был вполне самостоятельный мальчик, который уже ходил в школу.

Когда его привели первый раз… во второй класс (ибо ко времени поступления в школу он хорошо умел и читать и считать), посадили на предпоследнюю парту (поскольку все остальные оказались занятыми) и мама скрылась за дверью, он расплакался. Мальчик впервые почувствовал, что находится не среди братьев и сестёр, а среди чужих людей. На его счастье, перед ним сидел тоже всем чужой мальчик, отец которого часто посещал школу и устраивал скандалы по поводу плохого обращения с его сыном. Этот мальчик повернулся к новичку и дружелюбно спросил, откуда он и как его зовут. Они стали дружить, и вскоре наш мальчик освоился.

Каждое утро он собирался в школу: пил какао и ел бутерброд с сыром, надевал белую рубашку и серый в мелкую клеточку костюм, брал портфель, который собирал всегда накануне, чтобы не было лишней спешки поутру, и выходил из дому. Дорога в школу была не очень короткой, и мальчик успевал подумать о чём-нибудь хорошем, не связанным с предстоящими уроками. Иногда в голову приходили и тревожные мысли.

Дворы домов, мимо которых он проходил, казались ему другими странами. А в каждой стране – свои законы. Кому-то мог не понравиться незнакомый мальчишка, вторгшийся в их пределы… Но наш мальчик всегда возвращался из школы целым и невредимым. Его никто не трогал и не обижал.

Он тоже никого не трогал и на школьной перемене чаще всего стоял у стены, наблюдая круговорот ребят в коридоре. Обычно мимо проходили, степенно прогуливаясь, старшеклассницы. И однажды они обратили внимание не на кучу-малу, которая кишела под ногами, а на него.

– За что тебя поставили? – посочувствовали они.

– Ни за что, – спокойно ответил он. – Я сам стою.

Старшеклассницы изумились и потом всегда обращали внимание на мальчика, который на перемене стоял у окна в коридоре, а не бегал, как все, не дрался и не кричал.

Так учился наш послушный мальчик, преодолевая школьную программу и переходя из класса в класс… А белая рубашка, которую он надевал каждый день в школу, к концу недели так и оставалась белой.

Мальчик не только сам не любил кричать, но и дружил с некрикливыми ребятами. У дома – в стране их обитания – они казались всем обычными отроками, играющими в мяч или бегающими по стройкам. Но когда они уединялись где-нибудь в укромном месте – в подъезде или на отдалённом пустыре у костра, то составляли особое братство: говорили о серьёзном, курили дешёвые сигареты, высказывали свои соображения о будущем. И не было в целом мире людей ближе и роднее, чем они.

Один говорил, что хочет стать моряком и плавать на шхуне, другой – выучиться на изобретателя различных механизмов. Наш мальчик мечтал летать и смотреть на проплывающую внизу жизнь. Он не думал, что сможет стать лётчиком, он просто хотел летать… Это, по-видимому, означало: быть не первым… Но что поделать, кому-то ведь надо сидеть и на втором кресле в кабине самолёта… Хотя бы в мечтах.