Марина Аромштам - Другая дорога

Аяэль это знал. Он много раз пел прощальные песни тем, чья земная жизнь кончилась.

– И что тогда станет с песнями? – спросил хмурый Насмешник.

– Ну… – сказал Аяэль.

Если честно, он растерялся.

– А я знаю, что с ними станет. Песни тоже умрут. В них слишком много слов. Их никто не запомнит. Правда, смешно? Ха-ха!

Но не каждое «ха-ха» может развеселить.

Аяэль стоял и молчал.

Насмешник чуть подождал, на всякий случай еще раз сказал «ха-ха-ха» и быстро-быстро ушел.

– Подумаешь, белые волосы, – пробормотал Аяэль. – Не так уж их много пока на моей голове. Не буду об этом думать.

Но тут же услышал внутри себя тоненький голосок: «Не думать нельзя, Аяэль. Как можно не думать про песни?»

И с тех пор, что бы он ни делал – ел, спал, куда-нибудь шел, – голосок то и дело напоминал ему: «Аяэль, ты помнишь, что грозит твоим песням? Ты придумал, как их спасти?» И сердце Аяэля дергалось и болело.

Наконец он не выдержал, набрал в грудь побольше воздуха и пропел-проговорил:

Тут загремело, закапало, зашипело, заплакало, загудело, заверещало, зашептало и закричало – зашевелился звучащий мир.

Обычно, призывая Повелительницу звуков, Аяэль закладывал уши мхом. Но сейчас он забыл обо всем и просто зажмурил глаза – хотя это уж точно помочь не могло.

– Ты звал меня, Аяэль, сочинитель историй? – дохнуло ему в уши ветром. – Что ты хочешь? Новую песню?

Повелительница звуков уже была здесь. Звучащий мир успокоился. Аяэль открыл глаза.

– Здравствуй, Дарительница песен, – сказал он тихо. (У волшебницы такой острый слух, что с ней приходится говорить вполголоса.) – Нет, на этот раз песня мне не нужна.

Послышался треск и писк: Повелительнице звуков не очень понравились слова Аяэля.

Но Аяэль продолжал:

– Люди думают, что я часто топчусь возле Толстой Стряпухи, когда она насыпает в миску муку. И будто бы из-за этого мои волосы стали белыми. Но если я потрясу головой, ничего не изменится. Просто я начинаю седеть. Это значит, что я старею, – Аяэль тяжело вздохнул. – Будет день, когда я умру.

Сотни змей зашипели под ногами поэта; над его головой заухали сотни филинов; запищали летучие мыши; заскрипели гнилые деревья; стали биться огромные камни – так разгневалась Повелительница звуков:

– Так ты возжелал бессмертия?

На лбу Аяэля проступили капельки пота:

– Нет, что ты! Что ты! Жизнь человека конечна. Это великий закон, которому я не противлюсь. Но мои песни… В них слишком много слов. А память людей коротка. Люди будут путать слова. А потом и совсем их забудут. Неужели песни тоже должны умереть?

Стало тихо-тихо – тише, чем в самый тихий, самый безветренный день. Голос, ответивший Аяэлю, звучал, как шелест:

– Песни живут, только пока их поют. Так устроен звучащий мир.

– Все мои песни – твои дары. Неужели тебе их не жалко?

Аяэль услышал, как закапало сто сосулек.

– Неужели нельзя ничего придумать? – почти выкрикнул Аяэль – так он разволновался.

– Я – Повелительница звуков. Я знаю лишь то, что знаю. Умею лишь то, что умею. Придумывают люди. Ты человек, Аяэль, ты и должен придумать. – Закачались верхушки деревьев, зашумели зеленые листья. – Сделай слышимое зримым, а невидимое – беззвучным.

– Что-что? – не понял поэт.

– Соедини два мира – мир звуков и зримый мир. Соедини меня и мою родную сестру.

– У тебя есть сестра?

– Волшебница зримого мира. Но мы никогда не встречались. Я живу среди звуков, увидеть меня нельзя. А она абсолютно глуха. Да еще и нема.

– О-о-о… – Аяэль почесал в затылке.

А в дупле полусгнившего дерева кто-то шумно задвигался.

– Иди по этой дороге, никуда не сворачивай. Моя сестра увидит тебя – когда ты будешь готов. Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри.