Евгения Хамуляк - Приключения Зеркала

И пришло зло в наш край. Будто черным ветром выгорели сердца людей здешних. Озлобились они друг на друга: сосед на соседа, на нас, на Бога. И хоть был наш дом самым дальним, за речкой, стоял — никому не мешал, стали хаживать сюда люди; и больше они не охали и руками не махали, как раньше, а кричать стали, словно вороны. А громче прочих — Верка Сорока и Люська Кроль. Тяжелые времена пришли для нашей семьи, дети.

Пришел однажды Николай, сын Марыси Степановны, и позвал нас всех в свой дом на разговор. Пришли мы — а там свадьбу готовят. Верка Сорока — мяса копченные на стол режет, а сестра ее, Люська Кроль — капусты соленые достает из подвала. Выходит глава семейства и приглашает нас к столу, и заводит разговор, от которого мое сердце второй раз в жизни разбилось.

— Ты, Маруся, женщина умная, видная, здоровая и породистая: хорошая бы из тебя хозяйка получилась для нашего дома большого. А кроме дома, у нас полей и пастбищ не меньше, чем у князей, скотины — столицу прокормить можно. Меха да шубы! Да и в твоем положении мечтать не приходится, осрамил вас Федор, оставил и пропал без вести, погиб в чужих краях. Детей кормить нечем. Приданое дочерям где возьмешь, срок придет? Да и чужая ты здесь, а у нас чужаков не любят, со свету сживут тебя наши хозяюшки. Такое предложение ценнее ведра золота для тебя. Выбирай вот хоть меня, хоть сына моего Николая. За каждым из нас, как за каменной стеной будешь. Все тебе! Все богатства! И детей твоих не обидим, своими сделаем, никто не вспомнит, что курляки, никто косо не посмотрит, никто камнем не кинет, что вы не кровные здешней земле!

Как заплакали близняшки, как зарыдал Куля, всю волю мокроте давая, как охнули старшие девицы на такой сказ.

— А ты же что, матушка? — плача спрашивали дети-козлята, в страхе одеялом укрываясь.

Маруся незаметно в сторону кашлянула от смеха, что страх да ужас своими сказками на детей навела.

— Рассмеялась я в ответ: да разве я могу о свадьбе думать, когда я замужем.

Так капуста из рук Люськи на пол и повалилась, колбаса по полу покатилась, белое подвенечное платье Марыси Степановны, что мне готовили, на подушке лежать осталось не тронутым. Загорелись огнем зловещим глаза вдовца, побелели кулаки Николая, заходили желваки у сестер. Да разве Марусю Козу таким испугаешь. — Ну пеняй на себя, коза. Чужая ты здесь! Нет у тебя теперь заступников, уходи по добру по здорову, коли жить хочешь! — вот такое мне услышать довелось от соседей, что когда-то почти родными были.

— Ну как же мы чужие, мамушка! Мы здесь самые родненькие и есть! Разве не здесь родились, разве не с этих краев наш батюшка? — спрашивали Маня с Клашей, слезы роняя.

— Земля, родные мои, чьей-то не бывает: и везде она наша, и везде не наша. Гости мы здесь всюду. Просто люди забывают происхождение свое. А кто прошлое не помнит — того и будущее не ждет. Как наша деревня называется? Вечканово. А ли кто местный знает, почему такое название? Вы Маня с Клашей знаете? Нет. Смурфяшные названия — другие, крикливые, а это — теплое, как очаг домашний. Вот сейчас здесь один народ живет, свой язык и своя культура у него, но стоит дедов порасспрашивать, как вызнается, что пришлые они, нездешние. Нынешние боятся, что имя это куркулье, что здесь до них живали, да пропали потом. Поэтому в секрете держат рассказы стариков, а чужаков боятся. Жили здесь куркули, по домам видно, по дворам. Если новый дом — то смурфячный, а у кого дом старой стройки, сразу видно, как на куркульи терема похож. Но если спросить в моей деревне, скажут вам, что в этих лесах да полях всю жизнь тартары своих коней пасли, и какие они были варвары — всю дичь перебили. Осталась пара деревень тартарских в округе, что осели здесь, но и им Вечканово незнакомо, и язык их змеевидный выговорить не сможет это слово. А вот если порасспрашивать дедов тартарских, расскажут, что никогда тартары строить не могли, тому их научил другой народ, моры, что далеко за холмами живет. Предания их, оставленные на коже лошадей, что здесь паслись когда-то, рассказывают, как прогнали тартары моров с мест этих и как заняли дома их. А вот моров спросить, чьи деревни, хоть далеко, да сохранились, скажут вам сразу, Вечканово — это «любимое место» означает. Любовино, Люблино, Любимое. Вот и вся разгадка. И что получается, кто здесь ранее жил — тот и хозяин? Тогда надобно у моров грамоту на проживание спрашивать всем тут.

— И что ты матушка стала делать? — спросила Людочка, побледнев лицом.

— Не оставляет Бог детей своих, моя хорошая, и нас не оставил. Пришла подмога оттуда, откуда не ждали. Не было бы счастья, да несчастье помогло. В ту самую ночь, как хотели выгнать нас с деревни, начался страшный мор, скот стал падать, будто травленный. В каждом дворе, в каждом дому. Стали люди на подмогу друг друга звать и меня позвали; и туда, куда я ходила, чей скот водой поила да травами своими наговаривала так, как меня матушка в моей стороне учила, у тех беда уходила. А потом еще хуже зараза пошла — со скота на людей болезнь перепрыгнула. И стали люди словно свечи таять. Прознали соседи о том, что Бог мне помогает, и уже не до споров было, звали и днем, и ночью, да и по сей день зовут. Чем могу, тем помогаю; и мир не без добрых людей, будь их язык куркулий, смурфячий или тартарский — нам добром возвращается. Везде семьи, везде любовь, везде дети, везде боль…