Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

Жил–был добрый пчёл. И была у него хорошая пчела. И были у них пчелинки и пчельцы. Мелкие, но много. Пчёл и пчела занимались пчеловодством. С утра до вечера водили они своих пчелинок и пчельцов по разным цветам.

Кормили, поили, нюхать учили, чтобы цветы различать: луговые от горных, горные от лесных, лесные от полевых, полевые от тех, которые люди летом в горшках держат на балконах.

Пчелинки и пчельцы одно время постоянно не тем занимались: то баловались, то от рук отбивались. Как увидят чьи–нибудь руки — сразу отбиваться начинают, потому что у их родных пчёла и пчелы никаких рук никогда не было, только лапки. Зато такие приятные. И ласковые, и мохнатые, как положено.

Вот собрались ребятишки вокруг цветущей яблони и баловаться начали. Подлетают к яблоневым цветкам, лепесточки дёргают, треплют, друг дружке «зы–зы–зы» кричат и разбегаются. А потом опять то же самое. Лепесточки портятся, падают в траву под яблонькой. Вот же озорники!

Расплакалась яблонька, дождик от неё пошёл маленький, но настоящий. И пошёл дождик жаловаться на судьбу яблоневых цветков прямо к самому главному на небе и на земле. А к нему далеко и ходить не надо. Он всегда тут рядом. И уже знает обо всём.

Стоят перед ним пчёл с пчелой своей. Стыдятся. Головы опустили.

— Детишек наказывать? Или вас?

Молчат.

Вдруг звон со всех сторон: пчелинки и пчельцы налетели.

— Не трогайте их! Пожалуйста! Это мы! Мы–мы–мы сами виноваты! Нас накажите! Они хорошие! Пожалуйста!

Так просили, что дождик расплакался опять. Потому что теперь уже всех жалко. И тот, который главный на небе и на земле, — тоже расплакался и тут же просиял, как солнышко. И такая огромная лёгкая прозрачная радуга над всем миром от слёз этих и солнышка образовалась, такая цветная и широкая, что всех–всех обняла.

Летают в ней, сверкают золотинками пчелинки и пчельцы. Сияют, переливаются огненными блестками пчёл и пчела, яблонька цветками машет, трава пушистее стала, вся в алмазных росинках…

Не зря пчёл с пчелой столько старались: добрыми ребятишки у них растут. Добрыми. Вон как за своих заступаются. И радуга та — из–за них ведь родилась, на любви их и стоит. Ну, и что с того, что радуга такая большая, а пчелинки и пчельцы — такие вот мелкие? Ничего нет больше и сильнее любви. Даже если ты совсем ещё маленький.

Жили- были ёлки–моталки. Жили — не тужили. Значит, хорошо жили. Те, которые плохо живут — часто тужатся. А эти головами мотают только, да и всё. Не жизнь, а малина. Да, хоть у медведя спросите: вот кто вечно тужится, всё у него не так. Завидует ёлкам–моталкам. Ходил, ходил вокруг да около. Какую бы пакость сотворить им? Чем бы попугать? Обидно же, всё они мотаются на одном месте да хохочут Всё–то им смешно, всё–то весело. Каково такое терпеть косолапому, простому тужащемуся?

Сам бы так ничего и не удумал, но лиса надоумила. Затейница — лиса. Ох, непростая. Затеяла у енота нору отобрать. А как? Он же внутри сидит, наружу не высовывается, не убегает из норы–то своей. Пришла к медведю за помощью. Тот лису выслушал, посочувствовал, но, говорит: «Права не имею». Вот если бы енот натворил что–нибудь, тогда можно и приструнить, лису к нему подселить. А так просто как такое устроить? Живёт семьёй, не мешает никому, наоборот, говорят, той же лисе в прошлом году помог, лопату одолжил, чтоб свою нору копала. Не знал, что ей одной–то норы мало будет. На такого пойдёшь: так весь лес за него подымется горой. Тогда и медведю несдобровать.

— Да какой он енот?! Не енот он вовсе!

— А кто?

— А зверь лютый такой–сякой! Тиран! Мучитель животных!

— Откуда знаешь?

— А все говорят, вот и знаю.

— Что–то не слышал я про такое. Ты в своём уме, лиса?

— Я — то в своём, мне нора нужна. А коли хочешь помочь, так иди к своим ёлка–моталкам и расскажи про такого–сякого зверя лютого, они завтра же по всему лесу растрезвонят. Они ведь с сороками дружат, сам знаешь.

Смекнул мишка что к чему, пошёл к ёлка–моталкам страсти рассказывать. Как лиса сказала, так оно и вышло.

На следующее утро весь лес гудел от ужасной новости про такого–сякого жуткого зверя, который поселился в норе, чуть лису не замучил, а сколько душ погубил — не пересказать! Все поверили, хотя никто этого самого такого–сякого и в глаза–то не видел. Но у страха глазищи велики, все знают.

Собралось зверьё лесное решать судьбу такого–сякого. И порешили: поручить медведю из норы мучителя никуда не выпускать, а в норе жить ему не давать. В подмогу же косолапому направили волка с лисой, чтоб ему поскорее управиться и обществу доложиться.