Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

Только одна девочка всё не может уснуть. Жалко ей Великашу. Там, на горе, холодно. Темно. Ветер сырой, промозглый, с моря дует. А он всё сидит одинокий, мёрзнет. Как же так?

Все в доме уснули. Спрыгнула девочка с кроватки, надела сапожки, плащ, подошла к печке, а в ней огонь колышется, дышит. Сорвала она один лепесток живого огня, в рукаве спрятала и побежала в темноту — Великашу спасать. Долго шла она по мокрой дороге сквозь темный лес. Вышла к берегу моря, нашла лодку и поплыла к Великашиной горе. Продрогла, промокла, но всё–таки добралась до скал и начала вверх взбираться. А склоны у горы крутые, скользкие от дождя, кустами колючими заросшие… Еле жива девочка, но не отступает.

Не спит Великаша. Худо ему. Высохли его слёзоньки, начало сердце его каменеть. Только начало, как вдруг чувствует он, что кто–то по нему вверх ползет, за одежду цепляется. Ухватил он неведомое, раскрыл ладонь осторожно: что это там такое копошится?

— Ты кто? Откуда? Зачем?

— Я из дома. Сегодня нам сказку про тебя рассказывали. На, возьми…

И протягивает девочка великану маленький тёплый огонёк, который в рукаве сохранила.

— Что это?

— Это тепло для тебя из дома. Бери, грейся и не плачь больше. Я с тобой.

И взял великан из маленькой детской ладошки крохотный огонёк. И стал тот огонёк большим. Поднял его великан над собой высоко–высоко в самое небо, и отпустил его там. И засияло над всем миром тёплое ласковое солнце.

Засмеялась девочка от такой радости. Великан тоже засмеялся и вдруг стал маленьким мальчиком. Улыбнулись дети друг другу, взялись за руки и побежали к людям.

Вышел дождик из тумана и давай на всех капать. Двор сразу опустел. Но поздно вечером во дворе прозвучали одинокие шаги. Хлюпающие. Взволнованные. Шаг вперед. Пауза. Два — влево, два — вправо. Опять пауза… Вдруг навстречу им из подъезда выпорхнули другие шаги. Тонюсенькие, цокающие, прелесть какая!

Встретились. Постояли. Побежали куда–то. Пропали…

Не стало шагов ни тех, ни этих. Как так? Высунулся шорох из окна. Из другого — скрип вылез. Поскрипели, пошуршали, угомонились. Любопытные. А что такого?

Вот и дождь затих, прислушиваться начал. Ничего не слышно. Тучи постояли, потоптались, поклубились да разошлись.

И показалось на небе белое ночное солнце, затем вдалеке сначала порозовело хорошенько, а потом оттуда другое солнце выглянуло, раскрасневшееся такое, взъерошенное, довольное, а белое — побледнело и исчезло.

Вскоре во дворе народилось множество разных шагов. Новая жизнь началась! А ведь раньше–то из–за дождя никого кроме тех двоих не было. Целую ночь!

И опять вертятся с самого утра воробьи на ветках кленовых, целая туча воробьёв на одном дереве, и чирикают они все сразу во всё горло. Про шаги, про два солнца, про самих себя, про то, что всё вокруг — от большой любви. Надо только сделать тот первый шаг…

Жили–были молодые волки — счастливые, бессовестные: что хотели, то и творили. Куда хотели, туда и бежали. Кого хотели, того и трогали. Никого не слушались. Даже дедушку своего.

Смотрел дедушка, как внуки всех обижают, и выл по ночам на луну. Жаловался.

И так он красиво жалобно выл, что однажды не выдержала луна, прослезилась. Упали лунные слёзоньки возле дедушки. Собрал он их в котелок. Разбавил водой, а то горькие. И чаю на них заварил. Внуков позвал чай пить с конфетками.

Набежали волки молодые, все конфеты съели, чаем запили, фантики разбросали, чашки не помыли, спасибо не сказали и опять в лес ушли безобразничать.

Бежит волчья стая, ищет к кому придраться. А навстречу — зайчик. Скромный такой, маленький, порядочный, так и светится добротой. И только волки обрадовались, как напала на них совесть из дедушкиного чая. Хотят волки зайца обидеть, а ничего с собой поделать не могут: цветочки ему подарили, морковку принесли, домой проводить вызвались. Зайчик отказывался сначала, а потом на всё согласился, чтобы никого не огорчать.

И началась у волков новая жизнь: ежиху через дорогу перевели, старенькой белочке место в трамвае уступили, в лесу аттракцион построили для маленьких, вечерами в хор ходят, песни поют про любимые края.

И дедушка доволен. Увидит луну, подмигнёт ей по–дружески, мол, знай наших.

И только жизнь налаживаться стала, как чувствуют волки: заканчивается в них совесть. Испугались. К хорошему ведь быстро привыкаешь. Вот как теперь без совести? Опять — за прежнее браться? Страшно даже подумать!