Серафима Власова - Клады Хрусталь-горы

— Крылышко! — сказал Федьша. — Знать-то, мы не на Терсутские болота идем, а на Иткульскую тропу угадали!

— Правда, — ответил Петьша. — Давай пуще еще поглядим.

Огляделись парнишки и видят совсем незнакомое место.

— Давай подадимся назад. Натакаемся, может, и на верный свороток, — предложил Федьша. — А то солнышко высоко. Так и клюквы не найдем.

— Назад так назад, — согласился Петьша.

И ребята повернули назад. Подошли к другому своротку и остановились.

— Давай поедим и присмотрим, тут ли дорога? — сказал Петьша.

— Давай.

Достали еду. Велика ль она была? Краюха черного хлеба, луковица и соленый огурец на двоих. Живо умяли.

— А все же мы не на Терсутские идем, а на Северушку, знать-то, ушагали! — дожевывая хлеб, сказал Петьша. — Видишь, там за горой и дорога. Пойдем!

— Кака тебе там Северушка? На Иткуль, тебе говорят, — с сердцем ответил Федьша.

Может быть и долго бы еще спорили ребята, но на их счастье из-за горки человек показался. Шел он спокойно, не торопясь. За плечом у него висело ружье. На вид он был совсем молодой. Одет по-городски.

— Горняк, знать-то? Может, штегерь? — шепотом сказал Петьша.

Но не до одежи было ребятам: штегерь шел или кто другой — обрадовались они человеку. Хоть друг перед другом храбрились. Ни тот, ни другой не хотел показать, что струхнул — оба понимали, что заблудились.

В это время молодой человек подошел к ребятам и тоже обрадовался. И хотя он, конечно, не заводским парнем был, а то ли студент, то ли горняк, но заговорил он с парнишками просто, как равный — без форса, даже весело и бодро:

— Откуда вы, франты?

— Каки мы франты? — обидчиво сказал Федьша. — Заводские мы. Из литейной. Там робим, — поднимая с глаз старый отцовский картуз, продолжал он.

— А вы, дяденька, кем будете? — спросил Петьша молодого человека.

— Я студент, ребята. Зовут меня Спиридоном. А вас, рабочий класс, как по батюшке величать или просто по именам? — полушутя спросил молодой человек.

— Меня зовут Федором. Только все зовут Олененком за то, что у отца тако прозвище было. Он козуль да сохатых шибко ловко бил.

— А его? — и парень ткнул пальцем в плечо Петьшу.

— Петро Крылышко. Крылышком его зовут за то, что все, как птица, хочет полететь. С бани падал, — улыбнувшись, добавил Федьша.

— Любопытно вас прозвали! — сказал Спиридон. — А что вы уж в литейной потеете — почтенно…

Слово за слово — разговорились, да так, что ребята и думать позабыли о своем горе. Будто и не блуждали. Наперебой рассказывали оба о своем немудрящем житье. Про обиды свои на мастеров, на щегерей.

— На работе зуботычины, дома мать плачет, нужда ест, — говорил Петьша. — Одним словом, житуха у нас одни колотилки да молотилки, а куда податься и сами не знаем. Вдругорядь бы и сам мастеру сдачи дал, да што толку-то? Вот Ваньша не стерпел, так дал надзирателю, а толк какой? В тюрьме сидит парень, Ваньша-то, — добавил он.

— Кровопиец у нас мастерко-то, душегуб чисто, — вставил Федьша.

— Э! Да вы крепкие орешки, как я погляжу, — сказал Спиридон. — За это я вам одну сказку расскажу, а в ней ты, Крылышко, ответ найдешь, куда податься и по какой тропе тебе шагать…

А теперь пойдемте на горушку одну — вон там за своротком, а то времени-то уже немало. Скоро и домой. Матери вас потеряют. А матерей обижать не надо. У них и так обид — невпроворот. Шагаем, молодцы!

И Спиридон повернул на свороток, а за ним и ребята подались.

— Так слушайте сказку про Хрусталь-гору и ее клады. В далекое время здесь, в этих местах, жили старые люди. Охотничали да самоцветы добывали они. Приезжим купцам их продавали.

Несметные богатства самоцветов — теперь они изумрудами зовутся — лежали в Хрусталь-горе.

Ишь, она вся изрыта — оттого эту гору еще и Копань-горой зовут.

Прослышали про эти камни царские воеводы и решили не только Хрусталь-горой завладеть, но и всей землей в округе.

Напали воеводы с войском на здешних людей. Многих перебили, многие сами ушли — бежали в горы, в степь.

А как завладели царские воеводы Хрусталь-горой, так тут же дали приказание слугам — рыть гору. Самоцветы искать.

Искали, копались и снова искали изумруды царские слуги, но ни единого камешка не нашли. Будто все самоцветы старые люди с собой унесли или так спрятали, чтоб никто найти не смог.

Побились, поколотились царские слуги, да ни с чем и ушли.

С тех пор заросли мохом, а потом дремучим лесом старые копушки.

Посмотрите, теперь гору хорошо видать. — И Спиридон показал на гору, которая, как на ладони, красовалась за лесом.