Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 2

Экая дура негодная!.. У-ух!.. вот дочего я дожила!..

Из хныканья Марфа уж и выть начала. Говорят: муж да жена одна сатана, а иная и одна жена, что твои две сатаны. Яков унимал, унимал, пришло хоть самому зареветь.

– Да не плачь; экая, право, у меня тогда гроша не было.

«Да не было, а откуда же ты взял только на оброк? Небось, взаймы-то дать некому, а ты видно нарочно от меня припрятал! У-ух! ..

– Ну право-же, великое слово не было!

«Ничего не было, а после откуда пришло?»

– А после…

«Что после? Где ты их взял!

– Да так… Бог послал!

«Бог послал! Видно солгать как не знаешь! Опозорил, острамил, да еще обманывает! Вот какое житье мое горемычное! У-х! у-ух!..

– Полно Марфуша! Что было, то прошло; давай помиримся! кто старое помянет, тому глаз вон! Бог нас избавил от беды, теперь будем жить посмирнее, да получше, так и худу конец.

Но кто сладит с бабой упрямой? Ревет, да воет, да приговаривает: «несчастная я, безталанная, под злою родилась планидою, живу не правой обидою; от родных укор, от соседей позор, а от мужа еще того хуже!..»

Причитала Марфа, да высчитывала, нагнала тоску на Якова. Перестань же Марфа корить, напрасное говорить, да выдумывать; коли я тебе расскажу всю правду истинную, так ты и поверишь и вспокаешься; как узнаешь, где я денег добыл, так не станешь на мужа плакаться!

«Ну-ка как выдумаешь еще обманывать? сказала Марфа, утирая слезы и поглядывая из под-рукава на Якова.

Да так, али уж в самом деле все пересказать?

Не хотелось бы, баба-то ты болтлива под иной час! Ну смотри же, никому ни слова, чтобы нам с тобой беды не нажить! Вот, видишь, как потребовали оброк, вижу, беда неминучая; я в кошель, ан дыра в горсти. Признаться, Марфуша, мы с тобой таки без рассчета деньги трачивали. Что тут делать? Знаю, есть у меня в деревне недруги. На сходку показаться, дрожь проняла; пошел я с горя в лес подумать наедине, как помочь горю нашему. Думал, думал, ничего не выдумал. Ну так и быть! сказал я сам себе; видно подле избы не растут грибы, а надо искать их за версту; а уже худова не будет инова, и скочил с старого пня, на котором сидел, да с горя рубнул изовсей мочи топором по нем. Вдруг в пне что-то звякнуло; я еще, опять тоже самое, вот ни дать-ни взять стеклы битые. Я давай сильнее постукивать, а там что-то так и пересыпается. Изрубил я пень, стал щепки раскидывать… глядь! а там врыт котелок не тяжел, нелегок, а серебром да золотом полон до верха. Тотчас я себе и нагреб на оброк да и теперь похаживаю к нему. А вот, как ты закаешься болтать перед другими лишнее, мы с тобою, как-нибудь ночью темною, пойдем да притащим домой.

«Будто это правда? Будто ты меня не обманываешь?» вскричала Марфа, все еще не веря словам Якова.

– Правда истинная; сама на деле увидишь!

Кинулася Марфа Сидоровна к мужу на шею. Золотой ты мой Яковушка! прости меня не разумную, огорчила я тебя дура-глупая. Теперь во всем тебя стану слушаться; вперед ты от меня никакого досадного слова не услышишь!

– Ну то-то же! молвил Яков, утирая усы и чуть не плача от радости; давно бы так! Давай же помиримся, поцелуемся. Эх, ка-бы мы и всегда так ладно жили! Марфа позабыла и прясть, так и льнет около Якова, так в душу и увивается.»

«Ну» сказала она, погодя не много, «когда же мы пойдем все-то взять?»

– Экая нетерпеливая! Успеешь еще.

«А ну как кроме нас кто отыщет?»

– Небось, я его теперь запрятал в такое место, что хоть весь лес изрой, не докопаешься!

«Лучше бы поскорее домой принесть! Родной ты мой Яковушка, пойдем, возмем в эту ночь?

– Нет, Марфуша, в эту ночь месяц будет ясно светить, нас увидят.

«Ну завтра? Голубчик мой белой, завтра!»

– Экая! говорят успеем, денег у нас теперь еще много; не лучше ли обождать.

«Вот, и этого для меня сделать не хочешь! Дружечик, Яковушка, золотой, ну после завтра! А? непременно после завтра?» Зачала целовать, миловать, ластиться, разглаживать Якову бороду и голову…

У Якова душа, словно в масле плавала. Что это, думает он, не жена, а золото; чего для неё не сделаешь? Ну, ну, сказал он, быть так; после завтра, так после завтра! Кинулась Марфа опять к Якову от радости, обхватила руками за его шею, точно, как рассказывал нам один доброй человек, обезьяна обнимала хвостом монаха Индейского.

Приходит день-другой. Марфа Сидоровна беспрестанно напоминает Якову, что скоро пора за кладом идти. Яков говорит: хорошо, хорошо; а сам думает: что-то Марфа не путем пристает, не разболтала бы она об этом кому, не расславила бы. Слово не синица, не спрячешь в голицу, коли держишь зубами, не вырвется, а чуть рот раскрыл, то и след простыл, и накличут другие на свой свисток!