Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 4

– Батюшка-барин, погибли мы…

«От чего это?»

– Здесь разбойники: я видел кровь на дворе под-навесом и не одну кровь, а, кажись, и тело мертвое…

«Это тебе почудилось, ты наслушался глупых рассказов, там, где мы останавливались давича.»

– Какое почудилось, видел собственными глазами: лежит на дворе мертвый…. и кони так и храпят, если не я, то они наверное чуют что нибудь недоброе.

«Так молчи же, не говори ничего пока; Бог милостив!»

Только они этак перемолвилися со своим кучером, вошли двое сыновей хозяина, а немного погодя и сам старик.

Боярин, как будто ничего небыло, спрашивает: «нет ли хозяин перекусить чего?..

– Как не быть, родимый, все есть.

«Ну вот и ладно, коли есть; а у меня есть и фляжка походная.» Вынул проезжий сулейку из ларца, который захватил с собой из повозки, и говорит: «выпьем-ко старина, славный травник, ну-ко!» налил себе, перекрестился и выпил, поднес старику, тот не отказался, потом сыновьям его, не забыл и своего кучера; а после налил себе еще в стакан и говорит: «ну, выпью же я теперь последнюю, покаянную! ..» Взял в руки чарку, оборотился к старику и спрашивает: «Л что, старик, давно ты этим промыслим занимаешься?»

– Каким?.. постоялый-то двор держу?»

«Нет, проезжих-то режешь?… Давно?.»

У старика глаза засверкали точно у кошки, когда она вдруг увидит перед собою вспрыгнувшую мышь; вскочил он с лавки, а сыновья его, услышавши речи боярина, вскрикнули в один голос: «Чегож больше ждать? у него оружия никакого нет!» В одну минуту схватили топоры – и взмахнули ими, один над боярином, другой над его кучером…. В это мгновение проезжий выплеснул на земь чарку вина и поставил ее на стол к верьху дном… Все трое: старика, и его оба сына точно окаменели, так и осталися: старик со сжатыми кулаками и с зубами стиснутыми, а оба сына его топорами замахнувшися…

«Ну» сказал тогда боярин своему Кучеру «сотвори молитву, поблагодари Бога, что мы от смерти избавились да поди запрягай лошадей, поедем да пришлем кого надо. Этих кукол спровадили куда следует.

И когда проезжий собрался совсем, чтобы выехать, то вошедши в избу сказал окоченевшим разбойникам: «дожидайтесь же суда царева и Божия! а ты, старик, возьми метлу да двор мети, поджидай гостей, которые к тебе прибудут в скором времени!»

Старик сошел с места, точно шальной, взял метлу и стал двор месть, как проезжий сказал.

И как проезжий приехал в другое село, и рассказал там о злодеях, и пока приехали посланные взять их, они все были в одном положении: двое молодых стояли замахнувшися топорами, а старик мел двор нарочно точно шальной.

Уж как это проезжий сделал такое дело, Господь его ведает, этого он никому не сказывал.

Вам чаю известно, люди добрые, что не все-то зовут концем, где нет ничего, а конец значит порою последов, или что нибудь этакое. Примерно у торговцев что, китайку, али другое что, спросите штуку целую; стало быть конец значит что нибудь.

По этому я мою речь последнюю и назвал концем. Угодно вам ее перемерять глазами со строки на строку, извольте, прочтите-себе; а не угодно как знаете; читайте пожалуй хоть до этого слова, где я конец вымолвил.

Будет други, братцы-товарищи, будет. Вот вам все мои сказки, сколько их только было у меня; теперь полно рассказывать, закаялся; доставалося мне на орехи от людей грамотных; будет и с них и с меня. Как-то вот еще теперь отделают.

Были, правда, люди добрые, которые мои книжки не через два в третий, а вполне прочитавши, те сказали таки слово доброе, спасибо им; а вот эти прочие захаяли: сказки-де харр-тьпфу!.. дурно вымолвить; что-де в них толку, к чему они?

С ученым людом, вышколенным по заморскому, не спорить стать, их не переговоришь: вишь у них на головах шляпы с лоском, на глазах стеклушки синие, на плечах кафтаны куцые, все не на Русскую стать; что ни скажи речью простою, все только у них мимо головы скользит, а внутрь не заронится; все в их глазах старым да мертвым кажется, а к ним и прицепиться не к чему, вертлявый народ!..

Да и то сказать, я ведь не про них мои сказки писал, а про людей, которым русское слово доступно уму, русская речь доходит до сердца.

И видел я сам, братцы-товарищи, видел я, и больно было мне любо, что нашлись и простые люди, которые книгу и в руки боятся взять, и такие читали мои рассказы немудрые и смеялись от души, и смекали про себя, доведывались, какой там и смысел был.

Раз такой молодец добыл себе мою книжку, да мне же ее и показывает: ты, говорит, охочь ли читать? Да как жемол случается… Так вот, говорит, у меня есть книжка, прочти-ко поди, так потешишься…