Витауте Жилинскайте - Путешествие на Тандадрику

— Так чего мы ждём? Вперёд! — встрепенулся заяц.

— Я с тобой, — оживился щенок.

— Жаль, — виновато опустил глаза пингвин, — но я не только полноват и мешковат, но ещё и хромоват. — Он снова поставил кубик и плюхнулся на него так тяжело, что серебристо-серый рисунок утонул в снегу.

— А я, — поглубже зарылась в шапку лягушка, — посоветовала бы, прежде чем кого-то спасать, трезво подумать: мы сами в беде, да ещё в опасном лесу…

Однако заяц и щенок уже спешили в ту сторону, откуда раздавался плач. Им пришлось барахтаться в глубоких сугробах, а один раз щенок увяз по уши в снежной яме, и зайцу удалось вытащить его, только пригнув ветку можжевельника, за которую его приятель с горем пополам уцепился. Когда они двинулись дальше, плач стих, и стало неясно, куда идти.

— Вон там, — прошептал щенок, — на том пне.

Неподалёку торчал огромный пень, а на нём сидело хрупкое создание, уткнувшись лицом в ладони. Друзья подкрались поближе и разглядели куклу в ночной сорочке, подпоясанной шнурком от ботинка. На одну руку куклы была натянута до локтя перчатка, а на голове у несчастной не было ни единого волоска. Снег вокруг пня оказался весь в ямках от слёз.

— Добрый вечер! — как можно непринуждённее поздоровался заяц.

— Мы с другом просим прощения, что не можем постучаться к вам, поскольку тут нет дверей, — тихо, чтобы не испугать плачущую незнакомку, добавил щенок.

Кукла повернула к ним бледное личико с опущенными веками.

— Кто вы? Что вам нужно? — без всякого страха спросила она.

— Мы оба игрушки, заяц и щенок, из той самой… нехорошей мусорной машины.

— Недалеко отсюда мы развели костёр, вот и спички, — пошуршал под застёгнутой шкуркой коробком заяц.

— …а ещё ёлочку нарядили… — подхватил щенок.

— …гостей дождались…

— …и подумали: а вдруг и вы не откажетесь погреться у костра в такую ночь…

— …в новогоднюю ночь!

Кукла уже хотела соскочить с пня, но опомнилась, покачала головой и равнодушно поблагодарила:

— Спасибо, вы очень любезны. Только всё это напрасно.

— Почему? — в один голос спросили приятели.

Кукла не ответила. Она безразлично повернулась к ним спиной и застыла, подобно восковой статуэтке.

— Знай, — припугнул её щенок, — если ты здесь останешься, на тебя набросится волк с вот та-а-а-а-кой пастью! — Он широко раскинул обе лапы.

— И разорвёт тебя вот на та-а-а-а-кие кусочки, — сомкнул лапы заяц.

— У-у-у-у! — завыли они страшными голосами. — Он уже крадётся сюда!

— Не пугайте меня и ничего не изображайте, — холодно произнесла кукла. — Просто я не хочу да и не могу вас видеть.

— Почему это не можешь?

Кукла повернула к ним личико — её ресницы были опущены и мелко вздрагивали.

— Да потому, что я слепая.

— Вот как… — только и смог выдавить заяц.

— Мне ничего не нужно, — сказала кукла и снова отвернулась. — Ни праздника, ни ёлки, ни костра. А подкрадись ко мне волк, я бы сама бросилась к нему в пасть. Всё бессмысленно. Оставьте меня одну.

Приятели отошли в сторонку посовещаться.

— Вот бедняжка! — покачал головой заяц. — Теперь-то уж больше не буду жаловаться, что у меня всего одно ухо и полтора уса.

— А я — что у меня вместо носа фасолина, а вместо хвоста… не скажу, что.

— Ну уж! Хвост как хвост, — снова простодушно соврал косой.

— Так что нам делать? Разве можно оставить её здесь?

— Ни в коем случае! Да только она упирается.

— Жаль, что с нами нет пингвина, — тяжело вздохнул щенок. — Почмокал бы своей трубкой и сразу что-нибудь придумав.

— А я сам, — обидевшись, произнёс заяц, — и без всяких трубок придумал весьма неплохой выход: хватаем её за ноги, за руки и — вперёд!

— Однако, — усомнился щенок, — не слишком ли нахально с нашей стороны?

— А оставлять её одну в лесу — не нахально?

— И то правда!

Приятели потихоньку вернулись к пню, потоптались, потёрли лапы и — хвать куклу: один за ноги, другой за голову!

— Ай! — завопила кукла. — Да как вы смеете!.. Отпустите!.. Я не хочу! Оставьте меня одну!..

Но никто её не слушал.

Нести куклу было тяжело: лапы увязали в снегу, да к тому же сама ноша отчаянно вырывалась. Время от времени кукле удавалось освободиться, и тогда она падала в сугроб и начинала зарываться в него, как крот. Нужно было иметь ангельское терпение, чтобы снова и снова подхватывать её и тащить дальше.