Таша Шолль - Зимняя книга сказок

Взрослым сказки, пожалуй, даже нужнее, чем детям. Дети не просто верят в них, они ими живут. А мы со временем перестаем. То есть вот они чудеса – на кончиках пальцев, в хороводе снежинок под вечерним фонарем, во взмахе крыльев перелетных птиц – а мы совершаем по отношению к ним преступление, которое можно приравнять к убийству – мы привыкаем к ним. Поэтому спрашивайте у детей, если вам что-то непонятно. Они объяснят, где ночуют сказки и откуда сыпется волшебство.

Таша Шолль

Я живу на опушке волшебного леса: то здесь, то там среди еловых ветвей появляется струйка бело-серого и густого, как дедушкина борода, дыма, а по ночам по затоптанным тропам мчатся желтые огоньки. Днем я живу в крошечном пряничном домике, где на стене тикают птичкины часы с облупившейся кое-где краской, а в турке шипит и пузырится пена для самого вкусного в мире молочного чая с палочкой корицы, щепоткой ванильного порошка и звездочками гвоздики и аниса. Этот ванильный порошок я собираю каждое рождество, высунув руки в окно на северо-западную сторону и подставив ладони под морозно-синее небо. Он хранится в бумажном мешочке круглый год и не заканчивается до следующего рождества. В этом его неоспоримый плюс перед покупной ванилью. По вечерам я поднимаюсь на чердак – там ближе к звездам. И, если удается на ощупь впотьмах пробраться меж бумажных островов и архипелагов, изъеденных моими кривыми закорючками, я включаю лампу, что стоит на хромом столике у самого окна. От ее тусклого сизого света с фиолетовыми искрами мало толку, и я бы уже давно ослепла, если бы не Луна, которая ночует у моего окна. Когда я берусь за свежий лист и перо, начинают трещать балки над головой и со стен моего пряничного домика осыпается сахарная пудра. Я не знаю, где проснусь с утра, потому что ночью здесь теряются целые комнаты, а птицы срываются с кухонных часов. Как-то я проснулась в замке на скале, у подножья которой гремели волны. Если с вами произойдет то же самое, не поленитесь прогуляться по замку ранним утром: выглядывая в окна, из разных залов можно увидеть все рассветы мира. Вы можете выбрать один из них для этого дня. И все, что случится дальше, будет зависеть от вашего выбора.

На мой город опускался снег. Сначала, ближе к вечеру не-помню-какого июля, с неба полетели первые робкие хлопья, но уже через четверть часа поднялась метель. Я и глазом не моргнул, как подоконник моей спальни утонул в сугробе. Я подбежал к окну: в свете фонарей проносились миллиарды снежинок, разметку на перекрестке замело сахарной пудрой, а припаркованные вдоль дороги машины укрылись белыми шапками и отправились зимовать на снежных перинах – да-да, в самый разгар лета. А что же здесь такого – метель в июле? Если задуматься, совершенно ничего особенного. Мой друг, физик по призванию и юрист по профессии, утверждает, что в конечном счете возможно все. Теория вероятности и старик Эйнштейн постарались: неизвестно, сколько на это уйдет времени, пусть миллиард миллиардов лет, но в июле может пойти снег. И вот, прошли миллиарды миллиардов. Я смотрю в окно и сквозь белую кутерьму разглядываю нелепых прохожих в футболках. Кто-то сделал вид, что ничего не происходит, кто-то боится замерзнуть и бежит домой (вот дурачки, где это видано – замерзнуть под июльским снегом?), а кто-то лепит снеговика и делает снежного ангела на том месте, где еще полчаса назад зеленел газон. Я открыл окно, и в комнату ворвались снежные искры – их было так много, что они не успевали таять – и покружась в танце под потолком, опускались вниз. Я сгреб руками снег с пола: настоящий – хрусткий и прохладный. Значит, пора.

Я повязал шарф и вышел во двор, оставив окна в квартире открытыми – я все равно больше сюда не вернусь. Когда-то ты сказала мне: «Не в этой жизни». Под кедами скрипели снежинки. Я спросил: «А когда же?». Шел не торопясь, выбрасывая снег из-под ног. Я слишком долго ждал – миллиард миллиардов – и теперь у меня довольно времени. Ты ответила: «Когда снег пойдет в июле».

Метель становилась все сильнее: снег засыпал мне глаза, забирался за шиворот, хлюпал в ботинках. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно: белая пропасть шла на меня стеной и проглатывала знакомые очертания моего города – черепичные крыши с флюгерами и башенки костела на углу, таблички с названиями улиц и вывески магазинчиков. Мой город исчезал. Но не во тьме, а в ослепительном свете. Я шел тебе навстречу.