Альберт Иванов - Приключения Хомы и Суслика. Сказки

Что это? Мокрая шерсть на Котофее враз вся опала, слиплась, и стал он совсем жалким и маленьким. Величиной с котёнка.

Куда что делось! Был гигантский, а стал лилипутский!

– Дать ему пинка для рывка или сам уйдет? – оглянулся Пёс на Ворону.

– Сам уйду, – плаксиво сказал бывший властелин.

И, оставив мокрую россыпь следов, мигом умчался прочь. Только его и видели.

– Небось, когда обсохнет, в другом дворе появится, – насмешливо заметил Пёс.

– Не завидую я им, – усмехнулась Ворона. – А ты тоже хорош, не мог его разглядеть как следует!

– А ты не хороша? – обиделся Пёс. – Всё время хвастаешься: «Мне сверху лучше видно!»

– А я его тоже боялся, – подал сверху свой покаянный голос Кот. – Я тоже хорош.

– А вот ты и впрямь хорош! – горячо поздравили его Ворона и Пёс. – И как ты только догадался Котофея водой окатить?

– Я нечаянно, – признался Кот.

– Ох, заливает, – подмигнул Пёс Вороне, – притворяется.

– Зато, когда надо, он и правда здорово заливает! – довольно кивнула Ворона на лужу, оставшуюся от одноухого разбойничка.

А вечером, когда они привычно собрались под деревом, Ворона глубокомысленно изрекла:

– Да-а, внешность обманчива. Какого котярру победили!

В пустыне, где часто встречаются страусы и лишь изредка грифы, встретились однажды Страус и Гриф.

Гриф стремительно прилетел откуда-то с дальних гор. Страус тут же голову в песок сунул по трусливой привычке.

Посмотрел на него неодобрительно Гриф и мигом сцапал своим хищным клювом какую-то любопытную Ящерицу. Она вертелась поблизости, и ей было любопытно, что может выйти из встречи столь больших птиц.

Конечно, она могла серьёзно пострадать, и поделом, за то, что суёт свой нос куда не надо. Но, впрочем, как вообще свойственно ящерицам, она отбросила свой хвост и спаслась бегством. Так что Грифу только лишь хвост и достался. Он его проглотил и даже не заметил: лёгкая закуска!

Однако его интересовала вовсе не Ящерица. Она просто подвернулась под ногу и попала под клюв. Дело в другом. Гриф давненько хотел узнать, почему эта странная птица Страус всё время бегает, а не летает.

Он дружелюбно похлопал Страуса крылом по спине, и тот наконец вынул из песка и поднял свою маленькую голову.

– Давай полетим вон туда, – показал Гриф в далёкую даль. – Там столько всего вкусненького!

– Столько? – сразу оживился Страус, вовсю раздвинув свои куцые крылья.

– Вот столько, – слегка сузил его размах во всём обстоятельный Гриф.

– Я летать не умею, – смутившись, признался Страус. – Совсем.

– Быть того не может! – поразился Гриф.

– Может, может.

– Разбежись, тогда и взлетишь, – посоветовал Гриф.

– Куда – разбежись? – повертел головой Страус.

– Туда, – вновь показал Гриф в ту сторону, где их ожидало столько всего вкусненького. – Всё ближе будет.

Пробежал Страус несколько шагов, взмахнул крыльями, но не взлетел. Не вышло.

– Птичка! – Гриф насмешливо выдернул у него перо из хвоста – чпок! – и себе в хвост вставил. – Ты посильней разгонись! Опаздываем, всё вкусненькое съедят!

Помчался Страус.

А Гриф над ним кружит и сверху зычно командует:

– Давай, давай! Работай, Страус, работай ногами! Ещё быстрей! Главное, крылья! Маши крыльями! Делай, как я!..

Но как ни давал, как ни работал ногами, как ни махал крыльями Страус, ничего не получалось – никак не взлетал. Но зато стремглав уносился всё дальше и дальше в указанном направлении, вздымая мелкую песчаную пыль.

Летящий следом Гриф остался где-то далеко позади.

Страус остановился у какого-то ржавого автомобиля, давно брошенного в пустыне, и огляделся по сторонам.

Нигде не было видно учителя Грифа.

Наконец Гриф прилетел и, задыхаясь, плюхнулся наземь.

– Так и не взлетел? – тяжело дыша, спросил он.

– Нет…

– Птичка! – Гриф снова резко выдернул у Страуса другое перо и опять украсил им собственный хвост.

Затем проковылял к машине, развалился на дырявом сиденье и вновь принялся командовать, приговаривая:

– Летай! Не умеешь – научим! Не хочешь – заставим!

Напрасно пытался Страус взлететь, без толку бегал и подпрыгивал. Каждый раз, в наказание, Гриф выдёргивал у него перья, украшая ими себя, пока не оставил Страуса совсем бесхвостым.