Vladislav - Заколдованный лес

Наконец, Чёрный Рыцарь поднял свой меч над головой обеими руками, чтобы разрубить юного Принца надвое, как яблоко, но молниеносный меч Джорна вонзился в щель под правым плечом и проник глубоко в плоть. Чёрный Рыцарь выронил оружие, и правая рука его бесполезно повисла, качнувшись, как маятник.

Мощная фигура в чёрной стали качнулась и рухнула в траву с громким звоном. Шлем, закрывавший всю голову, кроме чёрных глаз Чёрного Рыцаря, откатился в сторону, звякнул о серебряную чашу и остановился, а Джорн с изумлением и ужасом увидел открывшееся лицо глубокого старца. Полный печали и сожалений, он опустился на колени рядом со сраженным врагом и поднял голову рыцаря руками.

— Я не стал бы сражаться со столь почтенным рыцарем, если б знал, — сказал Джорн.

— Ты бился с тем страшным соперником, каким я тебе представлялся, и в том проверка и доказательство твоей доблести. Когда в дому лишь тьма да тишь, кто различит кота и мышь?

Голос рыцаря уже не гремел раскатами, а стал тихим и тонким. Джорн помог старику подняться на ноги, остановил кровь и перевязал его раны.

— Чему мне верить? — воскликнул Джорн. — Что достойно веры?

— Верь сердцу своему, любови верь, — ответил старик. — Пятьдесят шесть лет назад я пошёл на тяжкий труд ради любви моей дамы. Одевшись в доспехи гордости и высокомерия, я искал встречи лицом к лицу со страшным Мок-Моком, а нашёл лишь безвредное чучело из глины и дерева…

«Любовь — каприз, а человек — дурак!» — воскликнул я тогда. Но труд и риск не в страшных чудищах, не в доблестных деяньях, а в том, чтоб сердце милой удержать.

Потому плачевна судьба человека, который не воротился домой просить руки своей дамы — и теперь каждый май до самой смерти — я буду отвергаем любовью, которую однажды посмел отвергнуть.

Джорн помолчал, а потом спросил:

— Может быть, один из твоих братьев вернулся с золотыми клыками и мечом и завоевал руку дамы?

Старик вздрогнул под доспехами:

— Она не вышла замуж, и с тех пор всю жизнь подле окошка просидела: днём — с совами, а за полночь — с котами, и выплакала очи, и ждала, и вскрикивала: «Чу! Вот он идёт…»

Ей всё — и пыль, и облако, и роза — являло лик любимого. А голос — всё становился резче и звончей с неизгладимым призвуком безумья. И вот она, в конце концов, сварила недоброе снадобье из мышей, добавив вайды, руты и полыни, и закляла…

Послушай, что скажу: «Тяжек рыцарский доспех, и гордыня — тяжкий грех. Зычен грозный голос мой, а в душе я — сам не свой».

Молодой Принц молча выслушал старца.

— Она называла вас Отважным, — только и мог сказать Джорн в утешение. — А щель в ваших доспехах она просила расположить подальше от сердца.

Горький стон послышался из-под лат, и фигура Горестного Страдальца, побрякивая доспехами, медленно удалилась между деревьев и исчезла.

Принц же поспешно подобрал рассыпанные рубины и через мгновение скакал к замку отца со сверкающей чашей в руке.

Четыре руки семь раз постучали в дверь высокого покоя замка, а когда Принцесса пригласила к себе, один за другим вошли Король Клод, Токо, Писец и Лекарь.

— Мы пришли сказать вам три горьких вещи: быль, сказку и сделать вывод, — начал Клод, и его тяжёлое лицо налилось кровью.

— Если мне позволено будет сказать своё слово первой, сир, — произнесла Принцесса, — то я бы выразила горькое сомнение.

— Тогда выскажите своё сомнение, — ответил Клод, — если только оно не затрагивает чести моих сыновей или моей.

— Фу ты, ну ты, разговорчики пошли! — чертыхнулся Токо, пристально всматриваясь в Принцессу.

— Не футай меня своими нутами, мне сегодня не до них, — оборвал его Клод.

Он сделал жест рукой, и Принцесса продолжила:

— Моё сомнение состоит в том, что раз я не могу вспомнить своего имени, то, может быть, у меня и не было имени. Может быть, я простая молочница или стряпуха.

— Ну, ну, — сказал Токо, — моя матушка в деревне, помню, напевала:

Зна'тна барышня мертва,

Про'ста девица жива.

— О нет! — воскликнула Принцесса. — Я не смотрю свысока на женщину, кем бы она ни была, если только она не скрывает своего происхождения. Но я знаю, что есть законы, указы и распоряжения, воспрещающие девицам из низких сословий или неблагородным выходить замуж за Джорна.

— Равно как и за Тэга, — уточнил Клод.

— Равно как и за Гэла, — добавил Писец.

— А вот мой батюшка, — вмешался Токо, — напевал бывало:

Принцы да принцессы

Дуры и балбесы.