Евгений Енин - Зубная фея летает на зубной щётке

Пока они летели из бара «Под каблуком» Янка требовала объяснений про двенадцать часов и игрушки. Она подлетала к каждому по очереди и вгрызалась в мозг. Машка, Фёдор и Степан поняли, что дешевле объяснить ей всё сейчас, чем оставить на завтра. Потому что, если не объяснить, она побреется выяснять. И тогда они будут уже не Янке, а самой королеве объяснять, куда делась новая зубная фея, проработавшая всего один день, и как они это допустили.

До двенадцати они ничего не успевали, и Янка предложила переночевать у неё, спокойно поговорить, чаю попить. Машка, Степан и Фёдор, разумеется, согласились.

Ну, и поговорили, да.

В результате Янка вздрагивала от каждого шороха и скрипа, а в старом домике старой зубной феи было чему хорошенько поскрипеть.

Машка, лучше знавшая, где что лежит, налила ей чай, и Янка дула на него, наклонившись над красной чашкой с отбитой ручкой, и нервно поглядывая на дверь. Она представляла, как затрещат доски, дверь распахнётся, и в комнату вломится… Ну, например, плюшевый зайка. Страшно? Нет? А если эта зайка в дверь едва проходит? Хоть бы медведь, что ли, ворвался, всё как-то естественней. И доски, кстати, не затрещат, дверь из картона, пни по ней – она отвалится. И, вот, короче, врывается зайка, ростом под потолок, со зверским лицом, горящими безумными глазами, и тянет к ней когтистые лапы и зловещие уши…

Янка подавилась чаем.

Игрушки в этой квартире по ночам оживали.

Строго по расписанию.

С двенадцати ночи до шести утра.

Шевелиться начинали часов с одиннадцати, у них подрагивали лапки, подёргивались ушки, но, если ты успел запереться в домике до полуночи, эти ушки тебя не услышат, эти лапки тебя не схватят. Так, в дверь поскребутся, постучат, и всё. Это если кукла. Если мягкая игрушка, то пошоркает. И, с трудом выговаривая слова, позовёт:

– Двай пыграем. Двай пыграем. Двай пыграем.

– А что они слова коверкают?

Янка обыскала домик на предмет наличия игрушек, из похожего нашла только фарфоровую балеринку и посадила её в кухонный шкафчик, под защёлку. Хотя ей и объясняли, что статуэтка – не игрушка.

– А ты подумай, рот у них какой? Если кукла, вт ак, – Машка сжала губы, изображая куклу. – Если мягкая игрушка, вообще рот зашит. Вот и говорят, как могут. Если рта нет, вообще не говорят, только в дверь постукивают.

– И долго они так… Постукивают?

Янку передёрнуло, она ещё ниже склонилась над чашкой.

– Да до утра могут. – Машка шумно хлебнула чай. – Как пойдёт. Бывает, стукнутся, послушают, и всё. А если ты поздно домой заскочил, после одиннадцати, когда они уже глаза открыли и тебя видели, могут до утра долбиться. И ещё кого-нибудь позовут для компании. Или свет у тебя горит ночью. Или ты им что-то крикнула, ну, там: «Убирайтесь», или: «Как вы надоели». Штук по пять собираются. И даже больше. Понимаешь?

– Не-а, – Янка помотала головой над чашкой.

– Ну, тогда они знают, что ты дома. Ты крикнешь «пошли вон», а они же слов не понимают, думают, ты с ними разговариваешь. И всё, хороводят до утра.

– И что делать? – шёпотом спросила Янка.

– Да ничего не делать. Не обращать внимания. Голову под подушку, и спать. А что тут сделаешь?

Машка отломила кусок того самого крекера. Оставалось больше половины, до утра им печенья точно хватит.

– А если выйти? – Янка подняла глаза от чая, в них отразился огонёк свечи. – Ну, поиграть с ними немного, они успокоятся, уйдут, и дальше спать? Никто не пробовал?

– Кха-кха, – теперь Степан подавился чаем. – Ага, не пробовал, как же. У нас тут постоянно находятся идиоты, которые в детстве не наигрались. «Бедные игрушечки, зайке на улице так одиноко, с зайкой надо поиграть», – Степан явно кого-то передразнивал. – Выходят такие игруны ночью за дверь. И всё.

Показывая «всё», он схватил себя за шею и вывалил набок язык.

– Что всё? – решилась уточнить Янка.

– А всё всё. Утром их находят. Лежит такой где-нибудь посредине комнаты без сознания, вокруг – игрушки валяются, опять замертвевшие. Ну, понятно: его на поезд – и в больницу к гномам. У нас-то больницы нет. И знаешь, что? – Степан посмотрел на Янку.

– Что? – послушно спросила она.

– Никто ещё не возвращался! – почти крикнул он.

Янка вздрогнула.

– Говорят, – Степан перешёл на страшный шёпот, – там есть такие палаты, изнутри мягкие, как матрас, и эти, игруны, на всю жизнь в них остаются. Ходят по палате и повторяют: играть, играть, играть, и ничего больше не говорят. И если им что-то сказать, ничего не понимают. Гм… – Степан откашлялся и продолжил нормальным голосом: – А чаще никого не находят. Пустой домик, открытая дверь – и никого. Если кто-то на работу не пришёл, мы уже знаем, почему. Не выдержал, вышел ночью поиграть.