Кристина Стрельникова - Верни мой голос!

Митя выглянул из-за угла: коридор был пуст, швабра скрылась за поворотом. Ребята прокрались в класс.

Григорий Иванович, он же Григ, рассеянно складывал вещи (не то чтобы складывал, скорее запихивал и утрамбовывал стопки тетрадей в пухлый портфель), когда в класс молча вошли трое.

Этих трёх учеников Григорий Иванович звал нерадивыми, а проще говоря – оболтусами, особого интереса к ним не испытывал и больших надежд на них не возлагал. Но, из-за того, что он являлся для них ещё и руководителем оркестра, ему приходилось следить за их поведением и успеваемостью. Григ сто раз говорил детям, что талант – это способности, помноженные на колоссальный труд. А эти трое были хоть и симпатичными, но ужасно ленивыми учениками.

– Радиолов, Рожкова, Свиристелкин… Вы немного опоздали, примерно на три урока, – сухо сказал он ученикам, вглядываясь в недра портфеля. – Или вы живёте в другом временном пространстве?

Троица молчала, и учитель поднял голову. Побледневшие лица, умоляющие глаза. Что-то случилось, учитель это понял. Их как будто распирало изнутри.

– Рассказывайте, – потребовал он и снова повернулся к своему портфелю. Навалившись на него животом, учитель пытался застегнуть замок.

Друзья принялись наперебой рассказывать о происшествии. В классе поднялся невообразимый шум и трезвон.

– От вашего трио уши закладывает, – сказал учитель. – Вам надо научиться работать в ансамбле. Постойте. Что это было? Импровизация? Ну-ка, сыграйте ещё раз!

Учитель внимательно оглядел ребят и только тут заметил, что инструменты не расчехлены, а Лида даже не подходила к фортепиано.

Он стал искать глазами телефон, записывающее устройство, любой гаджет, способный на уловку. Но звук был слишком живым.

– Григорий Иванович, сядьте. Мы сейчас вам всё расскажем, – произнёс кто-то, и учитель удивился мелодичности голоса.

Он помотал головой, словно смахивая с лица усталость, заставляя себя не поддаваться на детские хитрости, и сказал:

– Так, мне некогда, встретимся завтра на уроках.

Григ был в меру строгим, суховатым преподавателем. Этим он скрывал свою застенчивость. Внутри строгого Григория Ивановича сидел маленький робкий Гришенька, который каждый день в душе молился, чтобы урок прошёл спокойно, без ученических выкидонов. Впрочем, детей вокруг пальца не проведёшь. Может, поэтому они и называли строгого учителя за глаза то Григом, то Гришенькой, а если и не нападали на него, так только потому, что на 50 % уважали его и на 30 % жалели. Остальные 20 % уходили на разные чувства: от любви до ненависти. Всё-таки Гришенька был не вредина и не ябеда, все конфликты решал внутри класса, никогда не мстил ученикам, свои личные проблемы в школу не приносил, плохое настроение на детях не вымещал.

– Мы не можем завтра, – сказала Лида, не разжимая рта. По правде говоря, она и сама очень удивилась, что школьное фортепиано тоже понимало и могло её, Лиду, озвучивать.

Григорий Иванович медленно подошёл к Лиде, не сводя с неё внимательных серых глаз.

– Мы не можем говорить! – По клавишам фортепиано пробежали лёгкие волны, а по спине Григория Ивановича – мурашки…

Григорий Иванович отпрянул от фортепиано и сел на стул. Он молча, не перебивая, выслушал всю невероятную историю детей. С ним разговаривали то Флейта, то Виолончель, то в разговор вступало Фортепиано, и он поворачивал голову на звук, каждый раз вздрагивая. Всё же Гришенька был человеком чутким. Или просто нервным, ведь приходилось работать с юными дарованиями.

Иногда Виолончель вклинивалась с дерзкими замечаниями, вроде: «А вы тут сидите как истуканы, и ни черта, кроме своих теорий, не знаете», и тогда Митя краснел.

Григорий Иванович бросил Виолончели: «Митя, не перебивай». Но тут же спохватился и велел каждому встать рядом со своим инструментом, чтобы удобнее было обращаться.

Григорий Иванович ещё раз внимательно оглядел учеников. Может быть, он что-то упустил, надо было внимательнее к ним относиться. Может быть, он просто не смог раскрыть их таланты? А вдруг он просто-напросто не умеет находить общего языка с детьми?

– Так, – наконец вздохнул Григорий Иванович и вскочил. – Нет, не так, – тут же сказал он и сел.

Потом он снова встал и помолчал. Потом покружил по классу, цепляясь полами пиджака за стулья.

– Хорошо, что вы пришли прямо ко мне, – сказал Григорий Иванович, хотя сам не был в этом уверен. – Мы что-нибудь придумаем. Обязательно!

– Ой, ну что вы можете приду-у-умать, – уныло протянула виолончель.