Митко Яворски - Пшеничное зерно и Океан

— Только не отбирай его у меня. Я согласен — пойду через жаркую пустыню.

— Быть по сему, — произнесла Ведьма и дала ему впридачу ещё бриллиантов и ещё золота. — Но если ты потеряешь что-нибудь, не теряй времени на поиски.

— Тысячу раз благодарю тебя за твою доброту, — низко поклонился ей Человек.

— Не благодари. Хочешь, чтобы я поверила в твою искренность? Мы, ведьмы, тоже как люди — готовы поверить в то, что нам нравится. А тому, кто поддаётся незаслуженным похвалам, плохо приходится, — и она захохотала так громко, что избушка закачалась, готовая вот-вот развалиться.

Человек прижал к себе узелок с драгоценностями и, счастливый, зашагал по пустыне. Но вот подул жаркий иссушающий ветер, мелкие песчинки больно кололи его лицо, однако он не испугался и продолжал шагать дальше в глубь пустыни.

Его стала мучить жажда, но он скоро набрёл на источник, который указала ему Ведьма, и, напившись, побрёл по пескам. А ветры дули всё сильнее, и постепенно он стал терять силы. Необходимо было поесть, чтобы подкрепиться. Без этого продолжать путь было невозможно: стоило ему упасть, и пески засыпали бы его. Если бы у него было хоть одно пшеничное зерно, оно могло бы дать ему хоть немного сил.

— Эй, — крикнул он ветру, который ринулся ему навстречу, — принеси мне откуда-нибудь немного еды — пропадаю!

— Ведь это пустыня, и здесь нет ничего другого, кроме песка, — рассмеялся Ветер, взвился вихрем и, как сумасшедший, понёсся дальше.

Человек умолял песчинки, обещал им, что если принесут ему хотя бы одно пшеничное зёрнышко, он отдаст за него жемчужину или бриллиант — что угодно, пусть сами выбирают.

Ветры только смеялись в ответ, а песчинки и слушать его не хотели. Наконец, Человек упал. Одна песчинка, кажется сжалилась над ним и залетела ему в рот. Он стал жевать её, но что она могла дать ему — ничего.

Тогда, собрав последние силы, он высыпал драгоценности, которые получил от Ведьмы, и крикнул, простирая руки к небу, что он готов отдать всё это кому угодно всего лишь за одно-единственное пшеничное зёрнышко.

Мольба Человека в белой рубахе была искренней. Ещё раз Огневичок убедился в том, какую огромную силу таит в себе пшеничное зерно. И он снова пожелал (если бы это было возможно!) стать пусть совсем маленьким, самым маленьким пшеничным зерном. Он вспомнил о том зерне, которое разорвало кожицу и пустило в землю светлые белые корешочки. Он ещё позавидовал тому, что оно умирает для того, чтобы родились после него сто других точно таких же. И это было самым удивительным из того, что он встретил в своей жизни.

Он загрустил, потому что понял: что бы он ни предпринимал, всё равно его желание неисполнимо, и он останется навсегда бесполезным блестящим куском золота.

Из всех, кто жил в большом доме, вознёсшем свои белые башни над зелёными деревьями, счастлив был, и то в некотором роде, один мальчик. Так уж он был устроен, что умел радоваться и тому малому, что имел. Поэтому и не грустил ни от того, что его мать — отца он не помнил — всё удлиняла и удлиняла с помощью новых заплат его брюки, ни от того, что с их стола одно за другим исчезали лакомства, которые он так любил.

Его мать, совсем обедневшая в последние годы, больная, не хотела, чтобы ребёнок плакал из-за неё и, как могла, скрывала своё тяжёлое, безнадёжное положение. Она знала, что кредиторы вот-вот нагрянут, что они придут, продадут дом, сад, и её мальчик останется на… Даже в душе, трепеща от страха, она не решалась произнести это страшное слово — улица. Сердце её обливалось кровью. Большие, лихорадочно блестевшие глаза туманились от слёз.

Через некоторое время она уже перестала вставать с постели. Хорошо понимая, что скоро совсем уйдёт из жизни, она не хотела тревожить сына и, хотя просто изнывала от желания видеть его, всячески старалась избегать этого. Но однажды не выдержала и призвала его к себе. Она смогла лишь прижать его голову к своей измученной, едва дышащей груди. Её глаза, широко раскрытые и светлые, наполнились слезами. Пальцы едва касались его русых волос. Не в силах долго говорить с сыном, она лишь вкратце поведала ему то, о чём скорбела её душа и при этом непрерывно повторяла: «Мой бедный принц, мой бедный принц»…

Мальчик принял её слова за истину.

Вскоре его босые пятки уже мелькали на улице и детям, с которыми он всегда играл. Мальчик, весь светясь, сообщил, что он — бедный принц. Он не научился ещё ни скрывать чего-либо, чтобы извлечь из этого для себя пользу, ни вести себя так, чтобы это было во вред другим.