Елена Ленская - Вселенная пассажа

Гровел услышал тихую поступь и замер в ужасе. Кто-то раздвинул кусты, в которых он прятался, и издал удивлённый, испуганный вскрик. Гровел попытался напугать пришельца, вытаращив глаза и вытянув дрожащие руки. Ещё он хотел зарычать, но из горла вылетел лишь слабый писк.

– Ба! Ребёночка кто-то выбросил!

Машка посмотрела по сторонам, ожидая увидеть того, кто смог выбросить страшненького ребёночка, но никого не разглядела. Пожалев найдёныша, осторожно подняла его с земли, прижала к груди и припустила домой.

Раз ребёночек не был нужен – она возьмёт его себе. Опасаясь, что кто-то может заметить у неё находку и отобрать, Машка положила пищащий свёрток в корзинку и накрыла своим платком. Ребёночек поначалу ковырялся в прутьях, взвизгивал, но быстро успокоился.

Машка добралась до дома, заперла все двери, поставила корзинку на стол и осторожно заглянула под платок. Найдёныш закатывал глаза, корчился и тихо хрипел.

– Помрёт ведь! – охнула она, осторожно достала находку из корзинки, взяла ножницы и аккуратно разрезала верёвки.

Найдёныш казался больным и слабым, вяло шевелился на столе то поднимая, то опуская тощие трясущиеся руки.

– Жрать хочешь? – спросила Машка. – И что ты жрёшь?

Она достала банку молока из холодильника, налила в кружку и попыталась напоить найдёныша. Человечек сильно закашлялся, измазался в молоке и захрипел.

– Жри, дурачина!

Машка завернула его в платок, посадила на колени, взяла ложку и принялась осторожно вливать в беззубый рот холодное молоко. Человечек поначалу сопротивлялся, но потом приноровился и начал сосать ложку, делая большие жадные глотки.

– Жрёт! – заулыбалась Машка.

Осилив полкружки молока, человечек закашлялся и стал выплёвывать питье.

– Нажрался! – догадалась Машка. – Ну и ладно.

Она отнесла его на кровать, убрала вымазанный в молоке платок и внимательно разглядела свою находку.

– Больной, – сделала она заключение, заметив сквозь грязь и молочные потеки свежие ожоги. – За это тебя и выбросили. Полечим, чего уж!

Намазав человечка барсучьим жиром, завернула его в наволочку и снова взяла на руки, покачивая и баюкая. Очень ей нравилось держать на руках ребёночка и быть такой, как те девки в селе, у которых были свои дети.

Машке подумалось: была бы мать жива – не разрешила оставить у себя подкидыша. Поругалась и отнесла куда-нибудь дитя. А Машка всегда хотела иметь ребёночка, просила мамку завести себе маленького, но та говорила, что ей нельзя.

Плохо, что нет мамки, но у неё есть детёнок, и она никому его не отдаст. Будет прятать, чтобы никто не отобрал…

Человечек затих и спокойно засопел. Машка уложила его в корзинку, подумала, вытащила, положила в корзинку подушку и на неё переложила человечка. Поставив импровизированную колыбельку в шкаф, чтобы ненароком никто не обнаружил находку, Машка отправилась заниматься делами. Нужно было следить за хозяйством.

***

Оказавшись в странной клетке, гровел попытался выбраться, но потерял последние силы. Его измученное тело отказывалось повиноваться, наваливалась давящая слабость и усталость. Он перестал сопротивляться и сдался. Он сделал всё, что мог для своего спасения. Сил больше не осталось. Вскоре стало трудно дышать и шевелиться. Понимал – это конец. Тем, кто пленил его, достанется только жалкое не сформированное тело.

Сознание угасало, когда он почувствовал свободу от пут. Было невыносимо больно обожжённой коже, тело конвульсивно сокращало слабые мышцы. Гровел приготовился умирать, но его вдруг попытались утопить! За что? Он и сам сейчас издохнет!

Холодная жидкость упрямо вливалась в рот, перехватывая больную гортань спазмами. Но потом понял, что его не топят, а пытаются напоить. Причём чем-то очень вкусным, хотя и неприятно холодным. Гровел приободрился, принялся жадно пить, даже попытался разглядеть своего спасителя. Неокрепшая, обожжённая солнцем сетчатка не позволяла этого сделать. В том, что его пытаются оживить, он теперь не сомневался. Слишком уж заботливо укутали и нежно держали. Наверняка подвергнут экспериментам, возможно убьют позднее, но он готов побороться за свою жизнь! Главное – окрепнуть, войти в зрелую фазу, а после ничего не страшно.

Наконец желудок перестал принимать питье, а спаситель продолжал вливать его в гровела. Пришлось выплёвывать лишнее, хотя было жалко такую вкусную жидкость.

Ожоги невыносимо горели, но когда его намазали чем-то масляным, с сильным пряным запахом и завернули во что-то мягкое, жар стал терпимее, и местами даже стих совсем. А потом случилось невероятное – его нежно обняли и принялись качать! Он даже услышал тихое пение и чётко ощутил ритмичные удары здорового сердца, под которые гровела сморил сон.