Народное творчество (Фольклор) - Мифы русского народа и былинные сказы

Честна́я вдова Афимья Александровна на сына глядит, не нарадуется. Растёт Добрыня в плечах широк, тонок в поясе, брови чёрные вразлёт соболиные, глаза зоркие соколиные, кудри русые вьются кольцами, рассыпаются, с лица бел да румян, ровно маков цвет, а силой да ухваткой ему равных нет, и сам ласковый, обходительный.

И вот вырос Добрыня до полного возраста. Пробудились в нём ухватки богатырские. Стал Добрыня Никитич на добром коне в чисто поле поезживать да змеев резвым конём потаптывать.

Говорила ему родна матушка, честна́я вдова Афимья Александровна:

– Дитятко моё, Добрынюшка, не надо тебе купаться в Почай-реке. Почай-река сердитая, сердитая она, свирепая. Первая в реке струя как огонь сечёт, из другой струи искры сыплются, а из третьей струи дым столбом валит. И не надобно тебе ездить на дальнюю гору Сорочинскую да ходить там в норы-пещеры змеиные.

Молоденький Добрыня Никитич своей матушки не послушался. Выходил он из палат белокаменных на широкий, на просторный двор, заходил в конюшню стоялую, выводил коня богатырского да стал засёдлывать: сперва накладывал потничек, а на потничек накладывал войлочек, а на войлочек – седёлышко черкасское, шелками, золотом украшенное, двенадцать подпругов шелко́вых затягивал. Пряжки у подпругов – чиста золота, а шпенёчки у пряжек – булатные, не ради басы-красы [23], а ради крепости: как ведь шёлк-то не рвётся, булат [24]не гнётся, красное золото не ржавеет, богатырь на коне сидит, не стареет.

Потом приладил к седлу колчан со стрелами, взял тугой богатырский лук, взял тяжёлую палицу да копьё долгомерное. Зычным голосом кликнул паробка, велел ему в провожатых быть.

Видно было, как на коня садился, а не видно, как со двора укатился, только пыльная курева [25]завилась столбом за богатырём.

Ездил Добрыня с паробком по чисту полю. Ни гусей, ни лебедей, ни серых утушек им не встретилось.

Тут подъехал богатырь ко Почай-реке. Конь под Добрыней изнурился, и сам он под пекучим солнцем приумаялся. Захотелось добру молодцу искупатися. Он слезал с коня, снимал одёжу дорожную, велел паробку коня вываживать да кормить шелко́вой травой-муравой, а сам в одной тоненькой полотняной рубашечке заплыл далече от берега.

Плавает и совсем забыл, что матушка наказывала… А в ту пору как раз с восточной стороны лихая беда накатилася: налетел Змеинище-Горынище о трёх головах, о двенадцати хоботах, погаными крыльями солнце затмил. Углядел в реке безоружного, кинулся вниз, ощерился:

– Ты теперь у меня в руках, Добрыня. Захочу – тебя огнём спалю, захочу – в полон живьём возьму, унесу тебя в горы Сорочинские, во глубокие норы во змеиные!

Сыплет Змеинище-Горыныще искры, огнём палит, ладится хоботами добра молодца ухватить.

А Добрыня проворный был, увёртливый, увернулся от хоботов змеиных да вглубь нырнул, а вынырнул у самого у берега. Повыскочил на жёлтый песок, а Змей за ним по пятам летит.

Ищет молодец доспехи богатырские, чем ему со Змеем-чудовищем ратиться, и не нашёл ни паробка, ни коня, ни боевого снаряжения.

Напугался паробок Змеинища-Горынища, сам убежал и коня с доспехами прочь угнал.

Видит Добрыня: дело неладное, и некогда ему думать да гадать… Заметил на песке шляпу-колпак земли греческой да скорым-скоро набил шляпу жёлтым песком и метнул тот трёхпудовый колпак в супротивника. Упал Змей на сыру землю. Вскочил богатырь Змею на белу грудь, хочет порешить его. Тут поганое чудовище взмолилося:

– Молоденький Добрынюшка Никитич! Ты не бей, не казни меня, отпусти живого, невредимого. Мы напишем с тобой записи промеж себя: не драться веки вечные, не ратиться. Не стану я на Русь летать, разорять сёла с присёлками, во полон людей не стану брать. А ты, мой старший брат, не езди в горы Сорочинские, не топчи резвым конём малых змеёнышей.

Молоденький Добрыня, он доверчивый: льстивых речей послушался, отпустил Змея на волю-вольную, на все на четыре стороны, сам скорым-скоро нашёл паробка со своим конём, со снаряжением. После того воротился домой да своей матери низко кланялся:

– Государыня матушка! Благослови меня на ратную [26]службу богатырскую.

Благословила его матушка, и поехал Добрыня в стольный Киев-град. Он приехал на княжеский двор, привязал коня к столбу точёному, ко тому ли кольцу золочёному, сам входил в палаты белокаменные, крест клал по-писаному, а поклоны вёл по-учёному: на все четыре стороны низко кланялся, а князю с княгинею во особицу. Приветливо князь Владимир гостя встречал да расспрашивал: