Ирина Токмакова - Ростик и Кеша. Повесть-сказка

- Что случилось? - спросил лейтенант Грошев. - Вроде по радио хорошую погоду обещали, а тут гром гремит.

- Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь. Я тут птицу пасу, а они на выпасе который день мяч гоняют. Гусю от этого вред.

- Ну? Гуси спортом, стало быть, не увлекаются?

- Да какой тут спорт? - не поняла его тётка. - Штраф надо наложить, и всё тут. Я уже и заявленьице писала.

- Прочёл с интересом, - сказал лейтенант Грошев.

- Вы, значит, наш участковый будете?

- Да уж и есть с сегодняшнего дня.

- Вот и ладно. Значит, я там всё описала. Непорядок, чтоб гусей пугать.

- Это и есть перепуганные гуси? - кивнул лейтенант Грошев в сторону пруда.

- Мои, как же, мои это гуси.

- Да вроде у них настроение бодрое, а?

- Чегой-то? - не расслышала тётка.

Тётя Нора, кока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.

Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.

- Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! - загудела басом Ариадна. Она кинулась к Кеше.

Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.

- Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!

- Кого штрафовать, собак, что ли?

Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала.

Потом, боясь, чтобы ее не перебили, стала быстро-быстро говорить:

- Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…

- Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? - перебил её лейтенант. - Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!

- А штраховать? - спросила тётка.

- Да некого и не за что, - спокойно ответил ей лейтенант Грошев.

Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.

- Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?

- Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.

- А-а, ну-ну, - сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: - Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. - И обращаясь к Кеше: - Ну вот и пришли!

Домик милиции был маленький, в четыре окна, обшит досками и покрашен синей краской.

Палисадника у домика не было, а прямо возле крыльца цвёл куст сирени и росла мальва - вытянулась уже, но еще не цвела, раскачивала на ветру длинные стебли с бутонами.

- Это наше отделение, - сказал лейтенант Грошев.

На вывеске было написано: «Пореченское отделение милиции».

- Погоди на крылечке, я сейчас, ласковый, и пойдём тогда.

- А они меня не прогонят?

- Кто «они»? Тут народ хороший. Никого не бойся. Кеша сел.

Лейтенант Грошев зашёл в синий домик и очень быстро вышел.

Кеша тут же поднялся ему навстречу.

- Вот дела-то какие. Ещё поработать надо. Какой-то пацан Харитонов пропал. Убежал из детского сада. Харитонов. А как звать - неизвестно. Дежурный не понял. Два раза, говорит, переспросил. Отвечают: «Хвостик». А какое же это имя для пацана «Хвостик»? Ну, ласковый, пойдём искать. Поможешь мне, ладно? А потом уж и твоего приятеля разыщем.

- Ты погоди, цыплачок. - утешал дедушка Колдырь, - Ну не плачь, не плачь, я это так сказал. Сейчас уладим. Иди-ка сюда.

Дедушка повёл Ростика за дом. За домом были грядки. Над молодыми ещё огуречными плетями, покачиваясь, расцветали маки.

К стволу высокой и голой, одной-единственной на огороде, сосны был прибит рукомойник. Кусок серого хозяйственного мыла лежал на блюдечке, прямо на земле.

- Мой ноги-то, - сказал дедушка и большим пальцем правой руки нажал носик рукомойника.

Из рукомойника потекла тёплая, нагретая на солнце вода. Ростик сбросил сандалии.

- Ну вот, то и сё, вроде керосин отбили.

- А всё-таки как собака-то, дедушка, а? - спросил Иван.

- Собака-пёс? Искать будем. Только тебя-то вот, цыплачок. как бы маманя искать не стала.